Ответить я не успел — в дверь сунулся посетитель. У него была такая благообразная седина, что я просто не мог не кивнуть ему на стул. Он уселся со скромным достоинством, а я, извиняясь, указал глазами на телефон.
Видимо, Танька истолковала паузу в разговоре по–своему, потому что малость сбавила тон:
— Так что потерпи, пока он мне не надоест.
Я сказал пресным, служебным голосом:
— И тем не менее хотелось бы поговорить именно сегодня.
Она сразу учуяла, в чем дело:
— К тебе пришли, что ли?
— Разумеется… Так я буду ждать. Могу сам заехать к шести.
Она сказала:
— В шесть я не успею. Лучше в семь я приду к тебе домой.
Я спросил:
— Напомнить адрес?
Она ответила:
— Я помню.
И добавила с коротким приглушенным смешком:
— А веселый тогда был разговорчик, правда?
Я сказал:
— Ладно. Жду.
Я положил трубку. Посетитель чуть склонил набок благородную седую голову:
— Прошу извинения, я, кажется, невольно помешал вам?
Я сказал, что ничего страшного, и он начал рассказывать свою историю, через каждые десять фраз останавливаясь, чтобы узнать, не слишком ли меня задерживает. Вообще он был очень вежливый человек, и его вежливость обошлась мне в лишних пятнадцать минут…
Днем ко мне зашел Женька и сказал, что звонил тот парень из министерства, он там постепенно готовит почву, а если еще кто–нибудь подтолкнет со стороны…
— Подтолкнем, — пообещал я.
Женька вскинул очки:
— Есть какие–нибудь новости?
— Да нет, пока никаких.
Он сказал:
— Но голос у тебя подозрительно веселый.
Я ответил, что просто надоело кукситься, нытьем делу не поможешь.
В обед я столкнулся в коридоре с Одинцовым, и он вдруг скромнейшим тоном попросил у меня совета насчет одной истории, в которой без труда разобрался бы даже наш курьер. Но я, разумеется, совет дал, причем тоном еще более скромным. Тогда он заговорил о некоторых принципиальных сторонах газетной работы, что журналисту нужно доверять, предоставить максимальную самостоятельность и т. д.
Одинцов понимал людей, и к каждому у него был свой разговор. К начальству — что газетой надо руководить, иначе начнется черт знает что, кто в лес, кто по дрова. К практикантам — что нужна смелость, газета просто обязана дерзать, безобразие, что шрифты не меняются по тридцать лет… Со мной он обычно говорил о доверии и самостоятельности.
Мы с ним быстро сошлись во взглядах. Но он все не кончал разговор, тянул и медлил. Видно, его просто встревожило мое веселое лицо, и он надеялся, что я заведусь и в подтверждение высоких и благородных принципов хоть что–нибудь выболтаю.
Но на этот раз ему ничего не перепало.
Я даже доброжелательно сказал ему напоследок, без всякой связи с остальным:
— Это все не опасно для здоровья. Главное — не путать водку с соляной кислотой.
Пусть думает!
С работы я ушел без четверти шесть. На проспекте взял такси. Танька Мухина — личность темная, может явиться и раньше срока.
Но она не пришла и в семь, зато позвонила:
— Я из метро. Может, встретишь у подъезда?
— Значит, все–таки забыла квартиру?
— Просто не люблю старух. Будут пялиться из всех скважин!
— Порядочной девушке стесняться нечего.
Она засмеялась:
— Ладно, хоть дверь открой.
Она вошла в комнату и, подрыгав тощими плечами, выбралась из модного, с меховой отделкой, пальто. Материал был вроде приличный, но на левом рукаве замусолен и протерт: наверное, посадила пятно и потом соскабливала ногтем.
— А где же твоя молодая жена? — поинтересовалась Танька.
— Растет помаленьку.
Она сказала:
— Знаешь, Гошка, а я, наверное, выйду замуж раньше, чем ты женишься. Чего–то надоело мне все! Скучно.
Я спросил:
— А кто он, твой Ромео?
Она сделала серьезное лицо:
— Хороший парень. Немножко допотопный, но для мужа в самый раз. Странный немного — знаешь, из тех ребят, которые женятся.
— Он чем занимается?
— Физик, — ответила Танька. — Теоретик. Не то ракетчик, не то атомник.
Она добавила еще несколько подробностей, и я окончательно понял, что она врет.
— Ну, дай тебе бог, — сказал я.
— Устала я, как черт знает кто, — с зевком сказала она, после чего взобралась на кровать, легла на спину и стала болтать ногой.
— Небось есть хочешь? — спросил я.
— А ты что, богатый?
— Посмотри в холодильнике.
— А сам будешь?
Танька Мухина была девка компанейская.
Я ответил, что не хочу, поел в редакции перед уходом.