На перекрестке пудель с гитарой был потрясен юбкой–колокольчиком и пепельным шаром волос. Он замешкался, гитара ошарашенно повисла.
Но главный пудель, при галстуке, коротко бросил:
— Темп!
Гитара пружинно подпрыгнула в окрепшей руке, и пудели вновь всверлились в толпу.
Мальчишка, сидевший рядом со мной, тоже глядел им вслед — его заинтересовала гитара. Я сказал:
— Видал — пудели пошли?
Он ответил:
— Не пудели, а мальчики.
— Какие же это мальчики? Самые настоящие пудели…
Парень застеснялся и уже неуверенно повторил:
— Нет, мальчики…
Его упрямство возмутило меня, и я сурово спросил:
— А тебе не стыдно спорить со старшими?
Малому стало стыдно, и он замолчал.
— И о чем только думает эта современная молодежь! — горько проговорил я. — Вот тебе, наверное, уже лет восемь, в школу ходишь. А можно считать тебя мыслящей личностью?
Он честно признался:
— Не знаю.
— А как думаешь — личность ты или нет?
— Думаю, что личность, — сказал парень и улыбнулся. Улыбка у него была отличная.
— Какая же ты личность? — усомнился я. — Небось и учишься на двойки.
— Не, — сказал он. — Четверки, тройка и две пятерки.
— По поведению и по пению?
— Не… По поведению и по рисованию.
— По поведению пятерка — а ты сидишь и ногами болтаешь. Вот я в твои годы, — я назидательно поднял палец, — я в твои годы с утра до вечера газеты читал!
Честно говоря, в его годы я был порядочным оболтусом. Но в воспитательных целях я счел возможным несколько идеализировать собственный образ.
Парень совсем сник и уже из чистого упрямства нелепо пробормотал:
— Н–не…
Я укоризненно сказал:
— Говоришь, личность — а у самого уши торчком, Он потрогал уши, вздохнул и проговорил:
— А у нас на той улице бассейн скоро будет.
Я согласился:
— Бассейн — это хорошо.
На моих часах было без четверти. А ведь она может и опоздать — кто знает, как принято являться на свидания в том наглом юном мире, где подвизается Танька Мухина, практикантка.
Я посмотрел на ее дом, большой и серый, и трезво понял, что два дня ждал ее геройски, а вот на последние двадцать минут меня может и не хватить.
Тогда я сказал малому:
— Бассейн — это, брат, просто здорово. А ты знаешь что? Сбегай в квартиру восемьдесят и позови Таню.
Он слез со скамейки и спросил:
— Девочку или тетеньку?
Это меня несколько озадачило:
— А какая между ними разница?
— Тетенька уже взрослая.
— В десятом классе девочка или тетенька?
Он солидно пожал плечами:
— Пожалуй, что девочка.
— А в институте?
— Пожалуй, что тетенька.
— Значит, позови тетю Таню.
Он немного подумал:
— А если спросит, кто зовет?
— Скажи, фельдмаршал Кутузов–Голенищев. Парень снова улыбнулся и потопал к дому. У подъезда он чуть замялся, но все–таки вошел.
Я подождал еще минуты две. Но ни на кого не глядел и ни о чем не думал — просто ждал. Чертовски изматывает — просто ждать…
Вернулся мальчишка с известием, что тетя Таня сейчас выйдет. Я сказал ему спасибо. Малый попрощался и пошел к арке, ведущей во двор, но как–то нехотя, боком. Даже по выражению затылка было видно, что просто так он не уйдет.
И в самом деле парень вдруг обернулся. Я с интересом ждал.
— Нет — мальчики! — мужественно крикнул юный Галилей и бросился в подворотню.
Я даже засмеялся от радости. Пока человечество не верит на слово уличным пророкам, его дела не так уж плохи…
Танька Мухина, практикантка, вышла почти сразу. Платье на ней было из выходных, но со стажем — лицованное и перешитое. Имелась и сумочка, тоже бывалая, а модные миниатюрные туфельки сверкали импортным лаком и московскими царапинами. Танька Мухина, практикантка, была одета как раз для меня. Терпеть не могу холеные тряпки, слишком нежные для московской толпы: идти с ними по улице — все равно что пить чай из сервизной чашки, на которую молится вот уже третье поколение хозяев.
Танька Мухина спросила:
— Ты давно?
— Час с четвертью.
— Надо было сразу же зайти, а не подсылать несовершеннолетних,
Я сказал:
Нахальное дитя века! Как ты говоришь с начальником?
Танька Мухина ухмыльнулась:
— Это скрытый комплимент, я сглаживаю разницу в возрасте.
Взять ее под руку было слишком нелепо. Обнять за плечи? Ну их к черту, объятья, дозволенные модой!