В одной из палат я увидел его аккуратный чепчик и серьезный сухощавый нос. Сашка сидел на стуле между койками и обстоятельно отвечал на вопросы. Среди больных он был личностью популярной: постоянная серьезность производила впечатление.
Я подождал, пока он выйдет, и отдал пакет. Сашка спросил:
— Это что?
Я сказал, что прислали из Швеции.
Мы прошли в ординаторскую, и Сашка, развязав ленточку, аккуратно развернул газету — он вообще ничего не делал наспех. Потом открыл коробку из синего веселенького пластика.
Я глядел, как из коробки появлялись на свет божий пакетики и ампулы. Их было довольно много.
Потом Сашка уткнулся в письмо. Оно было написано по–английски. Кое–что Сашка не сумел разобрать, я ему помог. Я смотрел в письмо через его плечо, но там было слишком много латыни.
Потом Сашка с минуту шевелил белесыми бровями.
— Любопытно, — сказал он. — Просто даже интересно.
Снова уткнулся в письмо, пару раз задумчиво хмыкнул и сказал мне:
— Чертовски сложная методика.
Я спросил:
— Что там написано?
— Там написана любопытная штука, — сказал Сашка и опять пошевелил бровями. — Это, пожалуй, могло бы подтвердить вирусную теорию лейкоза…
Он был невменяем, и я попытался сам разобраться в письме. Но на третьей же фразе меня остановила латынь — мертвый язык, оставленный в устрашение живым.
Тогда я взял Сашку за плечи:
— Старик, очнись. Скажи хоть что–нибудь!
Он улыбнулся и сказал:
— Понимаешь, методика чертовски сложная. Но мыслит он здраво.
— Кто?
— Этот швед.
— Юрке поможет?
Он ответил:
— Вот это как раз надо проверить.
— А когда выяснится?
— Дней через десять. Препарат опытный, дальше собак у него не шло.
Я сказал:
— Мне сейчас в редакцию. Давай встретимся вечером? Хоть объяснишь толком!
Он мотнул головой:
— Вечером не могу, я ночевать тут буду. Понимаешь — чертовски сложная методика. Уколы через два часа, возможны аллергические явления…
Я предложил:
— Давай я с тобой ночью подежурю. Можно?
Он малость помедлил:
— Можно–то можно… Только знаешь чего? Ты лучше сегодня не приезжай, ладно? Ну просто настолько сложная методика…
Он был похож на автомеханика, осторожно и азартно приступающего к машине неведомой марки.
— Ладно, — сказал я. — Действуй, старик, счастливо тебе!
Он улыбнулся — но не моим словам, а чему–то своему.
— Понимаешь, — сказал он, — наконец–то работа! Я же врач, мое дело лечить.
Вот уж никогда не подумал бы, что этот парень может изъясняться так возбужденно и торжественно…
Уже в дверях я спросил, стоит ли рассказать про лекарство Юрке, и он ответил, что стоит: психологический фактор…
У Юрки только что кончился обед. Он сидел на кровати, а Ира, как всегда, на стуле рядом.
— Ну, чего там, на свете? — сказал Юрка.
Я ответил:
— Аристократия проклятая! Зажрались, сволочи, — мало вас давили в семнадцатом… — Это ж надо додуматься: лекарство им на самолете доставляют из Стокгольма!
— Это кому? — спросил Юрка.
Я с возмущением уставился на него:
— Кто у нас зажрался? Ты, естественно! Посмотри на себя — опух ведь от манной каши.
Ира засмеялась. Она еще не поняла, в чем дело, но почувствовала, что новости хорошие.
— Погоди, — сказал Юрка. — Что случилось–то?
Я объяснил:
— Ничего особенного, обычный в наше время случай. Из Стокгольма самолетом доставили тебе лекарство. В общем, считай, что твой радикулит при последнем издыхании,
— Правда? — сказал Юрка. — Это было бы здорово.
Учитывая его сдержанность, можно было считать, что он изныл от восторга.
Я показал им с Ирой рекламную девчонку перед зеркалом, и Юрка согласился, что лекарство, завернутое в такую газету, поднимет даже из гроба. Теперь, когда появилась надежда, смерть со всеми своими атрибутами снова стала понятием юмористическим.
Уже на лестнице меня догнала Ира и сразу спросила:
— Это правда?
Я ответил:
— Сказано, что дает некоторый эффект. По крайней мере есть на что надеяться.
Она все смотрела на меня своими добрыми, по–женски озабоченными глазами. И я вдруг ясно понял, что особенно радоваться нечему. Некоторый эффект… Возможно… Не исключено… Мне ли, газетчику, не знать, во что ценятся столь уклончивые обещания!
— Если бы помогло, — сказала Ира, вздохнув, и я в который раз подивился женской трезвости. Женщины легко обманываются только в религии и в любви. Зато во всем остальном… Величайшие полководцы истории, водившие за нос миллионы людей, никак не могли перехитрить домохозяек: человек, рассчитывающий зарплату от получки до получки, вынужден мыслить трезво…