— Это верно, — подтвердил я, пытаясь определить, куда он клонит. — Это был его хлеб. Думаю, даже Гейтс мог бы принять его к себе на работу.
— Вот-вот… — отчего-то заторопился Башилов, складки вокруг его рта жестко обозначились. — Мне известно, что некоторые фирмы сотрудничали с ним. Вы не помните, не говорил ли он вам о каких-либо проблемах, связанных с этими делами?
— Чего не знаю — того не знаю, — с предельной искренностью ответил я. — Он занимался программным обеспечением и всем, что с этим связано. А в этих вопросах — я любитель. Я и компьютер купил, можно сказать, только из-за Кости. Он пытался заразить меня своей страстью, кое-что ему удалось, а кое-что… Понимаете… у таких людей это — врожденное. Они живут этим.
— Значит, ничего он вам не говорил? — Башилов, казалось, не слушал моих отвлечений, его интересовало только одно. Все то, что могло так или иначе навести на след убийцы.
— Абсолютно ничего, — сухо повторил я.
— Ладно… — по лицу Башилова было трудно определить, разочарован ли он. — Кстати… — он посмотрел в окно на качающиеся от ветра ветви деревьев, растущих возле дома. — Вы ведь в армии служили?
— Приходилось, — я хотел поймать его взгляд, но он, затевая со мной какую-то игру, не торопился подбрасывать мне подсказки.
— С оружием, значит, обращаться умеете?
— У нас был автомат Калашникова. Семьдесят четвертый…
— А до армии у вас были неплохие результаты в стрельбе из малокалиберной винтовки? Мне известно, что даже грамоты имеете?
— Так, пустяки… — мы, наконец, встретились глазами. — Для того, чтобы выстрелить в человека в упор — не надо специально ходить в тир. Тем более что стреляли в него, видимо, из пистолета, а я в жизни пистолет лишь один раз в руках держал.
— Этого проверить нельзя, — заметил Башилов. — А откуда вы знаете, что в него стреляли из пистолета?
— Вы хотите сказать, что оружие убийства — помповое ружье? — раздражение во мне росло. — Капитан, вы ищете легкие пути.
— Разве? — Башилов усмехнулся, не сводя с меня взгляда. — А между прочим, Александр Николаевич, где вы сами находились в тот вечер, когда произошло убийство? — Я уже говорил вам… когда я пришел домой, около девяти часов, на автоответчике была запись звонка Кости…
— Запись меня не интересует… — как-то странно сказал Башилов. — Девятаев был убит в промежутке от восьми до десяти часов вечера во вторник, двадцать третьего сентября… Вы все улавливаете?
— Вы что, хотите меня арестовать?
Он ответил не сразу. Казалось, задумался о чем-то постороннем, не относящемся к делу, из-за которого он пришел сюда.
— Нет. Пока еще нет, — он достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку в коричневом переплете, перелистал ее, отыскивая нужную страницу. — Это мы всегда успеем сделать, не так ли, Александр Николаевич?
Теперь-то я начинал потихоньку понимать, в чем дело. В первую нашу встречу капитан невозмутимо проглотил все те ироничные резкости, которые я позволил себе в его адрес. Сейчас настал его черед. В этой пьесе важно точно знать свою роль. И я в самом начале играл чужую. Башилов решил напомнить мне, что пришло время играть по его правилам.
— Итак, в девять часов вы, по вашим словам, пришли домой? — его вопросы звучали размеренно, весомо, как бы подчеркивая, что период шутливых интонаций остался далеко позади. — А где вы были до этого?
— В кафе «Изольда», — я искал свой тон, отстраненный и конкретный. — Пришел туда где-то в шесть вечера…
— Кто это может подтвердить?
— Бармен. Он меня хорошо знает.
— Та-ак. — Башилов листал записную книжку. Со стороны могло показаться, что заранее подготовленные вопросы рассыпаны по всей книжке, без всякой последовательности и следователь сейчас пытается отыскать следующий по логике вопрос. На самом же деле я вдруг понял, что капитан уже расставил невидимую сеть и вся эта суета с записной книжкой — показуха, маскировка. Он чего-то ждал, может быть, телефонного звонка или неожиданного гостя. И это меня смутило больше всего. Вне всякого сомнения, Башилов был хорошим профи и ничего не делал случайно. Если бы я и был убийцей — мне пришлось бы сильно поволноваться. Но чего он ждал? Какова была его тайная цель? Я терялся в догадках.
— Пришли в шесть и ушли?.. — Башилов напоминал в эти минуты робота, холодного, по-своему умного и жестокого той жестокостью, в которой нет ничего личного. Он выглядел винтиком заведенной машины правосудия, способной перемолоть и виновных и безвинных. В моих глазах он становился похожим на тех неизвестных мне следователей тридцатых-сороковых, которые выстраивали свои обвинения с иезуитской изощренностью и маниакальной изобретательностью. Вина человека делалась тем очевидней, чем нелепей выглядело предъявленное обвинение.