— Кажется, видела, — вспомнила Ирина Геру, ее мощные стати и пронзительный голос.
— Они с матушкой на ножах. Сначала схватились здесь, рядом со мной, потом подрались около палаты. Говорю вам, вся больница на ушах стояла! Больные с врачами ставки делали.
— И кто победил? Молодость?
— Невеста. Матушка оказалась в плохой форме.
— Санитары целы?
— Ой, она их раскидала в разные стороны и все-таки прошла к больному. Но он спрятался под кровать. Так она и ушла ни с чем.
Ирина расхохоталась:
— А что, болезнь так серьезна?
— Доктор Васильев говорит, что такая потеря памяти бывает очень редко, один на сто тысяч случаев.
— Пожалуй, я знаю одно средство, которое поможет освежить его память… — задумчиво сказала Ирина.
На втором этаже действительно стоял шум и гвалт. Регистраторша не преувеличивала, скорее преуменьшила тот скандал, что случился здесь час назад.
Началось с того, что Гера, входя в холл больницы, увидела мамулю. Мамуля рыдала на груди своего мужа и проклинала коварство доктора Васильева, угрожая его жизни в выражениях, не слишком приличествующих пожилой замужней женщине.
Увидев Геру, мамуля мгновенно приняла боевую стойку и с криком «Это ты во всем виновата!» кинулась к обольстительной спортсменке.
Гера отреагировала адекватно. Мамуля была отброшена за горшок с фикусом, украшавший вестибюль больницы, и временно вышла из строя.
«Молодец, доктор, не подвел!» — мстительно подумала Гера и зашагала на второй этаж, предвкушая, как падет пелена забвения с памяти любимого, покоренного ее поцелуями…
Но не успела Гера порадоваться, как столкнулась с двумя санитарами у дверей заветной палаты номер двести три.
— Туда нельзя! — дружно сдвинули плечи они. Знали бы они, что в одной из схваток Гера подняла свою соперницу весом в сто двадцать килограмм и перебросила через барьер, может, вели бы себя более осторожно. Но на соревнованиях они не присутствовали и о сумо имели самое мутное представление.
Вклинившись между ними, Гера сделала обманные движения локтями в стороны и силой раздвинула живую стену. Один из санитаров схватил ее за руку. Это была ошибка, стоившая ему слишком дорого.
Гера не стала мудрить. Она поступила так, как сделала бы любая женщина, на которую в темном переулке напал сексуальный маньяк. Удар ниже пояса надолго вывел медбрата из борьбы. Второй очнулся только спустя десять минут на пороге палаты и обнаружил, что его руки плотно смотаны его же собственным белым халатом.
Гера победно ввалилась в палату, но никого на кровати не обнаружила.
— Птенчик мой, ты где? — ласково позвала она. — Иди к своей рыбке!
Птенчик обнаружился через пять минут. Он свил под кроватью уютное гнездо из одеял и выходить не собирался. Когда Гера протянула за ним руку, раздалось шипение и щелканье зубов. У Геры возникло ощущение, что она пытается выманить не человека, а какое-то хищное животное.
От этой мысли она возбудилась. Опасность всегда казалась ей вещью привлекательной. Но и Димочка был не так прост.
После десяти минут безуспешных попыток вытащить эту «улитку» из его раковины Гера решила просто поднять кровать, тем самым лишив Димочку главного укрытия. Но не тут-то было! Кровать оказалась накрепко привинченной к полу, и даже Гере, с ее исполинской силой, не удалось ее оторвать.
А тут и очнувшийся медбрат поднял крик. Заткнуть ему рот Гера не догадалась. Откуда ни возьмись, появились врачи, охрана, больные, прибежал доктор Васильев.
В полном кавардаке настоящим явлением народу стал выход мамули. Она появилась как настоящая трагическая героиня: тушь, размазавшаяся под глазами, подчеркивала интересную бледность лица, руки прижаты к сердцу, взор горит огнем.
— Это — ведьма! — провозгласила она, ткнув пальцем в Геру. — Она сглазила моего сына!
Женщины сошлись, как вражеская конница: стенка на стенку. Звенели сабли, летали стрелы, стучали доспехи. Через пять минут их удалось разнять, но Гера в этой битве безвозвратно лишилась шляпки и воротника, а глаз мамули украшал огромный синяк.
Димочка переждал все это в безопасном укрытии под кроватью. После того, как женщин удалили, зализали раны, убрали мусор, Васильев попытался выманить Димочку. Это удалось не сразу, но хитрый доктор велел принести из ближайшего кафе шашлычку и пива. После двух дней скудной больничной диеты запах жареной свинины показался Димочке амброзией.
Ирина вошла в палату в тот момент, когда Димочка загружал в рот очередной кусок шашлыка, а доктор Васильев гладил его по голове, приговаривая:
— Вот так, вот так. Кушай, кушай… Совсем замучили мальчика, противные тетки…
Димочка что-то мычал, блаженно щуря глаза.
Увидев Ирину, он издал странный звук, нечто среднее между кашлем и стоном.
Васильев забеспокоился:
— Что такое? По спинке постучать?
Посмотрел на Димочку, проследил за его взглядом и увидел Ирину.
— Что такое? Кто пустил?
— Сама вошла. — Ирина, не стесняясь, присела на подоконник и закурила.
— Здесь нельзя курить! — закричал Васильев, срываясь на писк. — Немедленно покиньте помещение!
Ирина не обратила на него внимание.
— Итак, Димочка, ты полностью потерял память… Жаль, очень жаль. Я как раз подумывала прибавить тебе жалованье. Скажем, на пятьдесят долларов, плюс оплата жилья…
Димочка перестал кашлять.
— Но теперь ты не скоро сможешь работать. Очень жаль. Мы как раз собираемся выходить на международную арену. Думаю, в следующем месяца я поеду в Лондон. Конечно, понадобится помощник. Придется поискать квалифицированную секретаршу.
Доктор Васильев беспомощно переводил взгляд с Ирины на Димочку.
— Вы же видите, больной никого не узнает, — сказал он. — Кто вы такая, кстати? Еще одна невеста?
— Я? Увольте. — Ирина выпустила струю дыма. — Я тут строго по делу. — Она посмотрела на Димочку. — Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю. Вот мое последнее предложение: если в течение ближайших пятнадцати минут к тебе вернется память, я подниму тебе зарплату на полтинник, плюс найду квартиру на то время, которое тебе понадобится для решения личных проблем. А если нет… Извини, но нам придется проститься. Так как свою травму ты получил не на производстве, на выходное пособие можешь не рассчитывать.
Начальница спрыгнула с подоконника, загасила сигарету о стену и выкинула бычок в окно.
— Я вернусь через пятнадцать минут. — Она надела темные очки. — Подумай.
— Сто, — вдруг подал голос Димочка.
— Не понял. — Васильев ошарашенно дернул себя за бородку.
— Не зарывайся, Димуля. Семьдесят пять!
— Я согласен. — Димочка вскочил с постели и обратился к доктору: — Где моя одежда?
— Но вы никуда не можете ехать, у вас амнезия…
— Я все вспомнил, — объявил Димочка. — Вернее, не все, но частично память ко мне вернулась. Эту женщину я помню. Помню все, что касается работы.
— А мамашу, надо полагать, забыл, — съязвила Ирина.
— Мамашу? Какую мамашу?
— Вашу. — Васильев нахмурился. — Еще у вас есть невеста…
— У меня? Не помню, — Димочка задумчиво потер лоб. — Вот этого не помню… Хоть убейте!
— Ладно, герой-любовник, одевайся. Дела не ждут, — подтолкнула его к выходу Ирина.
Больницу, по слезным просьбам Димочки, они покидали через черный ход, опасаясь нападения Геры и мамули. Доктору Васильеву пришлось утешаться обещанием пациента прийти на осмотр через два дня.
— Черт знает что такое, — ворчал Васильев, сидя в ординаторской над чашкой кофе. — Пациенты сбегают, посетители дерутся… Какой-то сумасшедший дом, а не травматология.
Больше всего ему было жаль пятидесяти рублей, потраченных на шашлык. Так он на личном опыте познал, что финансирование науки убыточно.
Темнело. Воздух наполняли типичные деревенские звуки: мычание коров, стрекотание кузнечиков, а также менее приятный для уха, но обязательный для летнего времени писк комаров.