Смирнов почувствовал, как у него темнеет в глазах.
— А я какой? Добрый или воспитанный? Она тебе случайно не говорила?
Вовка попытался сгладить его злость:
— Ладно, я согласен, нехорошо вышло. Я не должен был… Черт, но ведь правда ничего не было!
— А что же ты тогда оправдываешься? — Смирнов сжал кулаки и шагнул к нему.
— Сердишься? Твое право. Считаешь меня сволочью? Хорошо, я — сволочь. Предатель? Пожалуйста. Завтра ты остынешь, и мы все обсудим. Я не буду с тобой драться, — пожал плечами Вовка и попытался догнать девушек. — Надя, подождите!
Смирнов схватил его за плечо:
— Это слишком просто! Ты не можешь уйти сейчас!
Вовка напряженно смотрел куда-то вперед.
— Подожди. Там что-то случилось…
… — Очень интересно. — Ирина не отрывала глаз от его лица, — и становится все интереснее…
— Ничего интересного. — Слова давались ему с трудом. — Студенческая молодость. Шли с компанией. Встретили хулиганов…
— Типа, что вы делаете на нашей улице? — подсказала Ирина, чувствуя, что он замолчал надолго.
— Ну да. Пристали к нашим девушкам. Их шестеро, а мы с Вовкой вдвоем. Вовка — человек мирный, начал им зубы заговаривать. «Мы вас не трогали, и вы нас не трогайте», что-то такое он сказал. Зря сказал, потому что ему тут же дали в зубы, а потом по голове, и он отключился.
— И что было дальше?
— В общем, один ножик вынул… И порезал Варе лицо. А остальные смотрели и смеялись, пока она кричала. Мне пришлось… — Он вздохнул. — Пришлось его убить… То есть я не хотел, но так получилось…
У него перед глазами встало окровавленное лицо Вареньки, неподвижный Вовка на асфальте, визжащие девчонки и грубый смех. Он был высокий, плечистый и белобрысый. Потом Андрей узнал, что его звали Шуркой и что у него был старший брат, уже отсидевший срок за разбойные нападения.
Но тогда, он этого не знал. До сих пор этот противный чмокающий звук входящего в тело ножа не изгладился из памяти. Кадры смазанные и замедленные, как плохая фотография. Когда Шурка полоснул его ножом по руке, это было бесшумно и быстро.
— Так получилось, — тихо повторил он.
— Это вместо того чтобы упасть в обморок? — с наигранным возмущением спросила Ирина.
Он обернулся, странно на нее посмотрел.
— Извини, шучу. Просто я подумала, что ты в самом деле кого-то убил. — Ирина подошла к нему, обняла.
— А разве нет?
— Ты защищался. А за самозащиту не наказывают.
Андрей вспомнил пыльный изолятор, в котором просидел неделю, пока все не выяснилось, и судебное заседание. Мать Шурки, старенькая, ссутуленная женщина в черном, не плакала, а только тихо комкала на коленях носовой платок, словно смирившись с тем, что один сын сидит в тюрьме, а второй лежит на кладбище.
— Может быть. Но с тех пор я стараюсь жить аккуратно и осторожно. Не потому, что боюсь влипнуть в историю и в тюрьму сесть. Хотя от этого не застрахуешься. Но больше всего я боюсь самого себя…
— Скажи, эта девушка, которую они порезали… Ты ее любил?
— Нет. Просто знакомая…
Девушка, которую он любил, пришла к нему только один раз. Через неделю после той ночи. К нему никого не пускали, но Марго все-таки прошла. С ее обаянием она могла уговорить кого угодно, даже седоватого следователя, который в людях видел исключительно иллюстрации к Уголовному кодексу.
— Мне очень жаль, что так вышло, — сказала она таким тоном, словно сожалела о пропаже кошелька. — Но следователь сказал, что это была самооборона и тебя выпустят через несколько дней.
Смирнов молчал. Он не знал, что следует говорить женщине, которая предала тебя с улыбкой на лице.
— Вовка мне рассказал о том, что… — Она замялась, подбирая слова. — В общем, о том, что ты видел меня со Славиком. Я тебе не говорила, знаю, но ты такой консервативный! Славик ничего для меня не значит. Я тебя действительно люблю. Но не хочу никакого мещанства в отношениях. Вся эта ревность, слежка мне неприятны.
— А мне приятно то, что у тебя есть еще пара-другая мужчин?
Маргарита пожала плечами, ее лицо стало хмурым.
— Мы с тобой пока не женаты. И я думаю, что могу встречаться с теми, кто мне нравится. Я тебе уже сказала, что люблю только тебя. Остальные — так, шутка, каприз.
Смирнову очень хотелось верить в то, что она говорит. Подсознательно он понимал, что ведет себя неправильно. Не нужно ее слушать. Но сейчас ему было настолько тяжело из-за убийства, что он был готов верить в то, что скоро его отпустят, Маргарита его любит и все у них будет хорошо.
— Я тобой горжусь, — сказала она ему на прощание. — Все-таки в одиночку одолеть шестерых — это не шутка!
— Не шутка, — пробормотал он. К чему говорить, что он просто сорвал на них свою ярость? Если бы не было этих ребят, он избил бы Вовку. Лучшего друга.
И Маргарита ни в чем не виновата. Кто же знал, что Смирнов пойдет в тот день относить ей документы и увидит то, что для его глаз совсем не предназначалось? А потом напьется, и узнает, что лучший друг слегка клеился к любимой девушке? Она же не виновата в том, что Андрей не смог совладать с яростью, и стычка с хулиганами не могла кончиться хорошо?
Если бы его до этого спросили, может ли он убить человека, разумеется, он ответил бы: «Нет». Как говорится, не попробуешь — не узнаешь…
— Когда тебя выпустят, поедем в Крым. — Маргарита поцеловала его и ушла в сопровождении милиционера.
Через неделю его освободили. Мать Маргариты сказала, что дочка уехала к морю со Славиком. Больше Смирнов ее никогда не видел. Через два месяца Вовка перевелся в Москву, в МАДИ. А Смирнов остался, пошел в армию и вернулся в свой институт преподавать. Женился на девушке, с которой познакомился в армии, потом развелся. Встретил в институте симпатичную и скромную студентку Наташу и жил с ней шесть лет. И все эти годы старался быть примерным человеком. Уступал, не лез напролом. Контролировал себя. И мимо дома, в котором жили родители Маргариты, старался не ходить. Ни к чему вспоминать то, о чем хочется забыть.
Кленин вздохнул всей грудью. Одним залпом он проглотил десяток свежих запахов: холодной воды, сена, дымка, навоза, мокрой травы. Воздух был такой душистый, что с непривычки у него туманилась и тяжелела голова. Все это удивительным образом смешивалось с запахом кожи женщины, которая лежала на его плече, разметав волосы по сбившемуся одеялу.
— Странные существа люди. — Он поцеловал ее в шею. — Всю жизнь пытаемся понять, для чего родились на свет. Не успев этого сделать, умираем.
Наташа приподняла голову:
— Почему ты заговорил о смерти?
— Разве о смерти? Нет, просто философствую. Бывшая жена меня сейчас не узнала бы.
— Не хочу говорить о ней. — Наташа села, прижав колени к животу, будто защищаясь от внешнего мира. — Мне это неприятно.
— Да бог с ней, — тихо засмеялся Кленин. — Знаешь, о чем я сейчас думаю?
— О чем?
— Эта ночь кажется мне тайным подарком. Только моим, личным, о котором никто не знает. Может, завтра ты передумаешь и скажешь, что я тебе противен.
Наташа молчала.
— Знаешь, я с детства верил в неожиданности, в счастливые случаи. Что вдруг я смогу увидеть Деда Мороза. Пойду в лес и вдруг встречу пришельцев. Или неожиданно посмотрю на девушку и, пойму, что это — моя половинка. Моя судьба. Так и верил. И ни разу это ожидание не сбывалось. А вот сейчас — сбылось!
— И ты разочарован?
— У меня никогда не было такого счастья. Только в день, когда родился сын. Но там — другое. Сейчас мне хочется на всю жизнь запомнить этот стог, это небо, этот запах… хотя я надеюсь, что ты завтра не скажешь мне: «Уйди!»
— Ты меня с кем-то путаешь. — Наташа улыбнулась в темноте, и он скорее почувствовал, чем увидел ее улыбку. — Я не могу так быстро принимать решения. Я вообще нерешительная.