Прилег на диване.
Интересно, Игорь уже добрался до гостиницы? Вряд ли… На всякий случай я набрал его номер, но услышал только равнодушные гудки без отклика. Я подержал в руке трубку и положил ее, помедлив, со вздохом. Но едва трубка придавила рычажки, из аппарата рванулся звук, видно, номер набрали только что, когда я сидел с трубкой в руках.
— Алло, — сказал я, ожидая услышать голос какой-нибудь жениной приятельницы.
— Николай! Не спишь?
Сразу отлегло.
— Игорь, нашелся мальчишка!
— Неужели? Где он?
— Был у меня. А ты в гостинице?
— Нет, я рядом с тобой.
— Ну, заходи скорее.
— Кофейку поставь, ладно?
— Давай, давай!
И я крикнул жене:
— Слушай, оторвись от этой чуши, свари кофе, сейчас Игорь зайдет.
Думаю, что он моим вестям был рад не меньше, чем я его звонку.
— Поздравляю, Перри Мейсон. Как в лучших романах, потерпевший у тебя раньше, чем у нас, чиновников от закона.
Я ответил великодушно:
— Оправдалась твоя убежденность, что все будет в порядке. Правда, доводы свои ты утаил от… адвоката.
— Да, это были очень простые соображения. Думал, что ты и сам к ним придешь. Мальчик уехал из Кузовлевки, вернее, исчез, как мы это называли, вчера. А ночью повторился дурацкий звонок к Михалевой. Но если бы сына похитили, звонка без слов быть уже не могло! Раз эти люди звонили по-прежнему молча, значит, они не знали, где мальчик.
— Люди! Какой-то подонок играет с человеческим горем. Да за это… Ну, ладно. Хорошо то, что хорошо кончается, и ты, как всегда, оказался прав. Однако сознайся, кошки все-таки скребли?
— Скребли, скребли.
— Найти бы мерзавца.
— Между прочим, здешние товарищи взяли сегодня ночью под наблюдение несколько автоматов.
Он посмотрел на часы.
— Немного уже осталось… А пока рассказывай подробно.
Я рассказал и добавил:
— Интересно, как они с Ириной встретились? Ведь он сначала заявил, что ему нечего дома делать, но когда узнал, что мать под следствием…
— В вину ее не поверил?
— А ты бы на его месте?
— Это аргумент ад хоминэм! Взываешь к чувствам. Но за каждым чувством, однако, и факты и соображения.
— Не нуждался он ни в каких фактах! Просто от души и наотрез.
— По-твоему, он полностью такую возможность отвергает?
— Категорически.
Я произнес это слово быстро и уверенно и, только сказав, вдруг понял, в чем была разница в интонации мальчика, когда он отрицал вину обоих родителей. Да, отец был невиновен в его глазах («впутали!»), но закон-то он нарушал, и мальчик знал это. Зато вину матери Толя отрицал начисто. Именно категорически. А между тем отца любил больше…
Я поделился этим наблюдением с Мазиным.
— Любопытно, — сказал Игорь, — не зря он меня интересует.
— Что тебя, собственно, еще интересует?
— К сожалению, многое. Я ведь работу делаю. А она, между прочим, мало продвинулась. Смерть этого друга дома по-прежнему во мраке, тем более что труп не нашли.
— Неужели? Почему ты мне об этом раньше не сказал?
— Чтобы не домысливал лишнего. А факты таковы: с поиском не поспешили, ночь была темная, течение там сильное. Со всем этим считаться приходится.
— Я не фантазер, Игорь. Вообще не понимаю, чего он вам так дался? Черновол погиб фактически случайно.
— Жертва страсти?
— Иронизируешь?
— Я его иначе вижу.
— А ты глазами Ирины посмотри, которая его в воду столкнула.
— И так пытаюсь.
— Характер ее учитываешь?
— Какой он, по-твоему?
— Скверный. Избалованный недисциплинированный человек. Единственная дочка обеспеченного папы.
— Не слишком ли обеспеченного?
— Она говорила об уважении, каким отец в городе пользовался.
— Ну уж тут не поспоришь! — усмехнулся Мазин. — У вас в городе Дом кино имеется?
— Есть.
— Бываешь на интересных просмотрах?
— Ну, я не такой уж энтузиаст, да и трудно туда попасть, особенно если ажиотаж фестивальный…
— Вот именно. Трудно. Мест нет. А кем заняты? Посмотри как-нибудь. Торговля, автосервис, всякого рода сервис и снова торговля. Это ли не проявление уважения? Приходите, уважаемый, милости просим, вас Феллини ждет! Мировое искусство за колбасу скармливают, а то и дешевле. Это, брат, уважение особого рода.
— Ну, до Феллини отец не дожил.
— Об отце я, конечно, не знаю. Меня больше Черновол занимает. А уж это делец высшей пробы.
— За что и поплатился. Или ты забыл?