— Разумеется, и у нас накладки бывают. Но вы уверены, что звонка не было? Может быть, вы выходили?
И снова голос человека, читающего по прописи.
— Я никуда не выходила и не спала, звонка не было.
— А Толя?
— Толи нет дома.
— Нет дома?
И вдруг в ответ крик:
— Зачем вы меня спрашиваете? Я вам все вчера сказала.
Мазин ответил очень сдержанно:
— Он мог дать знать о себе за это время.
— Толи нет, нету Толи!
На том конце провода трубка упала. Мазин взглянул на меня вопросительно:
— Я и сам сейчас, как тот суп. Пороть нужно!
— Кого?
— Мальчишку.
Произнес я эти слова гораздо более убежденно, чем в первый раз, когда увидал Анатолия, сидящего в кабинете.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Мазин как-то вяло. Он, кажется, устал в самом деле.
— Очередная выходка.
— Как с Онегиным?
Про Онегина я, откровенно говоря, уже почти забыл. Это было далекое прошлое по сравнению с нашими нынешними хлопотами.
— Как с бегством от Григория Тимофеевича.
— Где же этот беглец сейчас?
— Спроси что-нибудь полегче. Мог я ждать его здесь?
— Он же пошел домой?
Мне стало неловко.
— Точно он не говорил. Я убеждал его идти домой. И мне показалось, он согласился.
Мазин подошел к открытому окну, за которым мерцал неживой свет неона.
— Пора, мой друг, пора…
— Что ты!
— Проморгал я Толика твоего. Чего-то недосмотрел. Какие-то шестеренки сточились.
Он провел рукой по левой половине груди.
— Беспокоит? У меня лекарство есть. Я принесу.
Он махнул рукой.
— Не нужно. Скажи лучше, что ты об этом киднапе думаешь?
— Глуповатый друг детектива не должен скрывать своих мыслей?
— Это еще что такое?
— Рональд Нокс. Одно из правил, по которым строится детективное произведение.
— Понятно. Вот и не скрывай. Впрочем, ты уже не скрыл. Думаешь, очередная мелкотравчатая истеричность мамы или сынка?
— Именно так.
— Выходит, мы поменялись позициями, Коля. Сначала ты паниковал, теперь мне кажется, что случилось нечто серьезное.
— Не пойму тебя, Игорь. Совсем недавно ты убежденно излагал мне обстоятельства, в силу которых…
— Да, да. Он не мог быть похищенным тогда.
Мазин подчеркнул — тогда.
— Что же изменилось? «Спрут» объявился?
— Надеюсь, не «Спрут». Но искать нужно.
— Этого неуправляемого мальчишку? Где? В морге?
— Нет. Он жив, я думаю.
— Я тоже. Мы, кажется, его уже немножко знаем. Будь уверен, возникнет он перед твоими светлыми очами без всесоюзного розыска.
— Ждать предлагаешь?
— Утро вечера мудренее.
Мазин подумал.
— Возможно, ты и прав. Хотя и упрощаешь.
— Надеюсь, ты у меня заночуешь. Поздно уже.
— Пожалуй. Но почему она отрицала звонок?
— А если его и не было? Ты так уверен в технике? И в сотрудниках?
Мазин покачал головой.
— Знаешь, лет десять назад я бы тебя и слушать не стал, но теперь все может быть. Разболтались мы, и техника и люди. Но где же мальчишка?
— Да у него одних одноклассников тридцать пять человек, не меньше.
— Да… Пожалуй.
— И она могла соврать.
— Назло?
— Вполне возможно. Он спит себе спокойненько, а ты звонишь. Она уже приободрилась: сын дома, хулиган заткнулся, почему бы и не подпустить тебе ежа?
— Считаешь ее настолько обозленной?
— Прости меня, Игорь, ты забываешь, что люди с вами не от хорошей жизни в контакт вступают.
— Да уж…
Наверно, мой аргумент убедил его в чем-то, потому что, пока я приспособлял тахту, искал подушки, наволочки и простыни, Мазин не проронил ни слова.
Мы улеглись напротив друг друга, и сначала оба ворочались, устраиваясь на сон, но потом почти одновременно вытянулись на своих «полежечных местах» и оба вздохнули. Этот вздох совпал как нарочно, и мы не могли не посмеяться, тихо, конечно, без шуток и подначек, но достаточно выразительно.
— Не спится, няня? — спросил я.
— Здесь так душно, — ответил он в тон.
Душно было в самом деле. Куда-то девалась вечерняя прохлада, видно, снова дождь собирался, а то и похлеще что-нибудь. После такой упорной жары всего ожидать можно было.
— Ночью и днем только о нем?
Однако цитировать и прятать за цитатами подлинное настроение было трудно. Но в то же время опять о Михалевых?.. Пожалуй, не стоило.
И все-таки я уточнил:
— Семейство спать не дает?
— Знаешь, как ни странно — нет. Я сегодня шел мимо магазина… Ну, того самого, из тех, что с некоторых пор стыдиться положено. Очередь, понятно, петлей, хотя никто не понимает, что петля эта на собственной шее, а они ее дружно затягивают. Понятно, у входа самые энергичные соискатели, что при любой погоде лезут в петлю раньше всех. Мужичонка такой, типичный, явно выстоял уже первую бутылку и за новой рвется. Его не пускают, кто прямо толкает, кто к совести обращается. А тот — у него уже и штаны зависли, алкоголизм всего сожрал — хнычет: «Надо мне, братцы, помогите!» Кто-то ему: «Всем надо!» А он вдруг: «У меня мать умерла!..» Самому за пятьдесят с гаком, но мать есть мать. Однако завопил слишком театрально, руки вскинул, штаны совсем повисли, уже не на животе, а на тазовых костях. И тут кто-то из самой очереди, так презрительно: «Допился, сволочь, мать уже за бутылку продать готов!»