— Полина Антоновна!
Мазин остановился, а я опустил стекло.
— Что, Леночка, подвезти?
— Нет, нет… Можно мне к вам зайти?
— Конечно.
— А когда?
— Я всегда рада буду.
— Я зайду, зайду обязательно.
— Буду ждать тебя.
На этот раз спутник девушки не чинил никаких помех. Он только рассматривал меня и Мазина, людей ему незнакомых.
— До свиданья, — сказала Лена, отступая на траву, и мы снова двинулись.
— Спасибо! — донеслось вслед.
— Кто это? — спросил я.
— Аспирантка Сережина.
Полина Антоновна повернулась и взмахнула перед задним стеклом сухой ладонью с носовым платком.
— Она вас хорошо знает, — заметил Игорь Николаевич, глянув в зеркальце на две удалявшиеся от нас фигуры.
Девушка все еще держала над головой приподнятую руку.
— Лена к нам часто ходила. Она же работу писала под Сережиным руководством.
— А он?
— Кто? — не поняла Полина Антоновна.
— Этот молодой человек.
— Муж, — ответила старая женщина коротко и недоброжелательно.
— Понятно, — кивнул Мазин, но спрашивать больше ничего не стал.
Тем временем мы выбрались наконец на шоссе, и он с удовольствием прибавил скорость, плавно обойдя мешавшие нам до сих пор автобусы. Я решил, что пришло время скорректировать наши отношения.
— Игорь Николаевич! Я, кажется, при первой нашей встрече несколько оплошал. Оказывается, мы не совсем незнакомые люди.
— Оказывается, — согласился он.
— Столько лет прошло… Вот и не узнал. Простите великодушно.
Мазин засмеялся.
— Я не кинозвезда. В нашей работе «узнавание» не преимущество.
Я не удержался и съязвил немножко.
— В узких брюках вы приметнее смотрелись.
— Запомнили? Было дело. Натерпелся я тогда, между прочим. Эх, если бы плохого человека по штанам узнавать можно было. Какое бы облегчение для криминалистов!
Мне вспомнились потрепанные, с «бахромой» брюки Перепахина.
— А как с монетами, кстати? Поверили вы в перепахинскую версию?
— Это не такой простой вопрос, — не принял Мазин мою ироническую интонацию. — Но лучше поверить.
Я тогда решил, что он Женькино семейное положение во внимание принял, и согласился с таким подходом. А Игорь Николаевич больше ничего не сказал, да и не мог сказать, как я потом понял. Он добавил только:
— Монеты возвратим Полине Антоновне.
— Возвращайте, возвращайте, я всю эту коллекцию в музей передам.
Я вздохнул потихоньку. «Куда же еще!» Грустно было сознавать, что Полине Антоновне не только коллекция, но и деньги, если бы она продать ее решилась, уже не нужны. Малым она всю жизнь обходиться привыкла, а теперь тем более…
Мы постояли у светофора и свернули на проспект. Теперь до дома оставалось рукой подать.
— Быстро вы нас довезли, Игорь Николаевич, — сказала Полина Антоновна. — Торопитесь, наверное?
— Сегодня воскресенье.
— В самом деле. Вот и хорошо. Не откажите, раз взялись поухаживать, зайдите ненадолго. Вы ведь Сережу знали…
— Спасибо, Полина Антоновна.
— Это как понимать, спасибо — да, или спасибо — нет? Не обижайте, пожалуйста.
— О чем вы говорите… С удовольствием с Николаем Сергеевичем посидим с вами.
— Я долго не задержу.
Так и было.
С немудреной закуской возиться не пришлось. Полина Антоновна поставила на стол тарелочки, меня попросила:
— Коля, сайру открой.
И потом еще, достав из шкафа графинчик с домашней настойкой, сказала:
— Налей, пожалуйста. У меня рука дрожит. Пролью.
Я наполнил стопки.
— Ну, спасибо еще раз, что времени не пожалели. Сегодня-то выходной, а сейчас люди личное время берегут больше, чем рабочее. Так что благодарю покорно, как раньше говорили, и, как говорили, земля ему пухом, Сереже моему.
Она остановилась, смахнула слезу.
— И еще говорили, царствие небесное… Но мое поколение не верило, и я не верю. Ни в царствие, ни в страшный суд. Все здесь, на земле, начинается и тут кончается. И жизнь… и суд.
Потом мне вспомнилось, что последние слова произнесла она твердо очень, и как бы со значением, но в тот момент значения не уловил. Другое состояние души было.
Настойка пахла травами, степью, казалось, той самой, где мы только что оставили Сергея.