— Позволь! Она-то совсем не виновата!
— Вот суд все и установит. А я, между прочим, завзятый формалист, когда дело касается буквы закона, о чем тебе хорошо известно.
Спорить я не стал.
Толя писал долго. Я успел спуститься и взять из почтового ящика утренние газеты, и мы просмотрели их.
— Вот пишут — всего сорок семь процентов американцев верят в теорию эволюции Дарвина. А ты веришь? — спросил Мазин в своей манере, уходя от моей назойливости.
— Приходится, хотя и не особенно приятно представлять, что, переходя от предка к предку в глубь веков, постепенно обрастешь шерстью и станешь на четвереньки, — ответил я в тон.
— Почему-то всех смущает именно эта фраза. А ты пойди дальше и представь, как в глубине всемирного океана возникла невидимая глазом единственная клетка. Вот где подлинное чудо, ведь она твоя истинная прабабушка, а не макака из зоопарка! Представь, как эта волшебная клетка многие миллиарды лет порождала все более и более сложные создания, пока не дошла до венца творения — Николая Сергеевича Крылова, хотя некоторые его современники, между прочим, до сих пор остаются, увы, макаками, злыми и алчными. А впрочем, зачем мы зверей обижаем? Вот эталоном пьянства стал удав. Сначала говорили, пьет, как лошадь, но, видно, совесть пробудилась, реабилитировали благородное животное, зато безответного удава травим. Узнал бы он, трезвенник, какую мы на него напраслину возвели!
Мазин посмеивался, оба мы, конечно, не столько об американцах, обезьянах и удаве думали, сколько об устрицах, сургуче и капусте.
Наконец Толя вышел из комнаты и протянул Мазину исписанные листки.
— Вот.
Листки действительно пестрели помарками, но писал мальчик крупно и разборчиво, ученическим почерком. Мазин углубился в бумагу.
— Может, набело переписать? — предложил Толя.
Игорь повел головой отрицательно.
— А чем они тебе глаза завязывали?
— Сначала сзади шапку вязаную натянули, а потом, уже в машине, еще каким-то шарфом вонючим перевязали.
— Чем пахло от шарфа?
— Бензином.
— Запах отнюдь не уникальный. Тем более что ты, конечно, шапку и шарф выбросил?
— Да, гадость такая…
— Понимаю, но зря. Хорошо, Толя. Последний вопрос. Он тебе тяжеловатым покажется, наверняка даже тяжелым, но прошу, нужно ответить искренне. Раз уж сказал «а», продолжай по алфавиту. Честно. Обещаешь?
— Врать не буду.
— Я тебе верю.
Мазин взял свой чемоданчик-«дипломат». Оттуда он достал крупный снимок, видно было, что это увеличенное фото с документа, скорее всего удостоверения, по нижнему правому. углу протянулась дуга круглой печати. Снят был человек лет тридцати пяти, ничем особенно не выделявшийся, с тонкой полоской аккуратно подстриженных усов, которые, как мне показалось, не очень шли к его простоватому лицу.
— Кто это, Толя?
Мальчик сжался.
Мазин ждал.
— Вы же знаете, — наконец выговорил Анатолий.
— Я догадываюсь. А по документам это Коваленко Виктор Тарасович.
— Нет, не Коваленко.
— Узнал? Не ошибаешься?
— Усы только…
— Усы примета не вечная. Значит, он?
— Да, это папа…
— Спасибо.
Мазин положил фотоснимок на место, а из чемоданчика вынул бумаги, те самые.
— Возьми. Ты за ними вчера пришел к Николаю Сергеевичу? Извини его. Конечно, без твоего согласия брать не следовало, но бумаги пользу принесли.
— Какая польза! — махнул рукой Анатолий.
Мазин молча потянулся, взъерошил волосы на голове у мальчика. Тот не отстранился, только напрягся, вздрогнул плечами.
— Я с вами поеду?
— Я поеду, а ты иди домой.
— Вещи собирать?
— Вещи вещами, и с матерью повидаться не мешает.
— Нет. Я не хочу ее видеть.
— Это жестокость, Толя.
— Пусть.
— Она твою вину взяла на себя. А чего ей нынешняя ночь стоила?
— Я не хочу ее видеть. Я видел их вместе. Она предала отца. Я все помню. Одни разговоры, что у нас нет денег, что мы хуже других живем… Я все помню. Я не пойду домой.
— Ну, что ж…
— Верите меня с собой.
— У меня нет ордера на арест, — улыбнулся Мазин.
Анатолий воспринял его слова всерьез.
— Я же сам пойду. Куда идти?
— В комнату к Николаю Сергеевичу.
— Зачем?
— Мы посекретничаем немного.
Он послушно повернулся и вышел. Мы переглянулись. Я, понятно, смотрел вопросительно, а Мазин немного уклончиво. Видно было, что удовлетворить мое любопытство полностью он не может. Но был вопрос, который я не мог не задать.
— Что за Коваленко, Игорь?
— Михалев, а не Коваленко.
— Вот именно..