— Да разве можно?
— Все можно.
Тут он свое кредо высказал, но я его не впрямую понял, а отнес за счет полемического задора.
— Не горячитесь!
— Да нет. С чего вы? Значит, у вас он. Дрожит небось?
Толя не дрожал, но думаю, я не соврал, когда сказал Лукьянову:
— Нужно понимать его положение.
— И понять можно.
Я обрадовался.
— Значит, не будете отсылать пленку?
— Зачем отсылать?
— Спасибо! Это очень хорошо.
Лукьянов усмехнулся.
— Я лично завезти собирался.
— Да что ж вы за человек такой!
— А о неотвратимости наказания слыхали?
Кажется, он подсмеивался, но ради мальчика я готов был стерпеть.
— Толя уже наказан.
Лукьянов сменил насмешку на милость.
— Ну, ну… Что вы меня за изверга держите? Конечно, пацан моего друга убил. Но правильно, человека не вернешь. Я подумаю. Ладно?
— Что вы имеете в виду?
Лукьянов простодушно развел руками.
— Как лучше сделать.
«Он грубый, но в душе человек не злой». А простодушный-то был я, а не он.
— Давайте так, — предложил братец. — Я подумаю, а вы не бойтесь.
— Сколько ж вам на размышление нужно?
— Недолго. До завтра. Если надумаю, завтра вам эту пленку завезу. По рукам?
— По рукам? Значит, и я для вас что-то сделать должен?
Сознаюсь, я испугался, что он попросит подписать все-таки письмо, и, стыдясь, прикинул, не согласиться ли, все-таки о мальчишке пекусь. Но Лукьянов тут же пристыдил меня.
— Мне от вас ничего не нужно. Одно пожелание — пусть парень здесь заночует. Они с мамашей, объединившись, что-нибудь глупое придумают. Против меня. И тогда хочешь не хочешь, понимаете?
В словах его мне послышался резон. В самом деле, пусть Толя еще побудет. Вернется, когда тучи чуть разойдутся…
— Конечно. Он и собирался у меня быть.
— Вот и сладились. Очень хорошо. Я больше зла не держу.
Чего не добьешься под маской добра! Добро обезоруживает, и я проморгал, не понял, что на глазах у меня происходит метаморфоза неправдоподобная. Позвонил Лукьянов в мою дверь волком, а сейчас хоть руку ему пожимай, с благодарностью кланяясь. Но до такого он меня не согнул. Пожалел? Нет, поостерегся перегнуть палку. Чутье-то волчье…
— Значит, уговор дороже денег.
— Да, да. И я не сомневаюсь, вы приняли справедливое решение. Жду вас завтра. Хотя зачем вам возить эту пленку? Позвоните и все. А пленку выбросьте в мусоропровод.
— А если припрячу? Обману?
— Шутите? Зачем?
— Шучу. Не беспокойтесь. Но мальчишка до завтра у вас, железно?
— Я же сказал.
— До скорого!
— До завтра. А сестру вы зря обидели.
И Лукьянов пошел, не дожидаясь ответа на последнюю реплику, за что я к нему дополнительную признательность почувствовал. Он не стал вызывать лифт. Пошел пешком, гулко ступая по лестнице твердыми каблуками.
Но вот топот затих. Я прикрыл входную дверь. А другая дверь одновременно скрипнула у меня за спиной. Кабинетная. Я давно собирался смазать петли, да все руки не доходили.
«Толя слышал наш разговор. Тем лучше».
И я вошел в кабинет.
Мальчик стоял, положив руку на край письменного стола.
— Слышал?
— Да, подслушивал, — уточнил он откровенно.
Я подумал, что за последнее время мальчик превратился в ищейку. Необходимость, конечно, но привычка не очень хорошая. Однако сейчас не до морали было. Благодушие распирало.
— Неплохо получилось, как думаешь?
— Не знаю.
— Он понял, что глупость учинил. Кажется, он не такой уж злодей.
Толя, я видел, со мной был не согласен, однако и не возразил.
— Молчание — знак несогласия?
— Я ему не верю.
Можно было его мнение воспринимать как чисто возрастное упрямство, и я об этом подумал, но не мог и о другом не думать. Это же его, Толю, хватали на улице, неволили в машине, это с другом Лукьянова, с Черноволом, беда в семью пришла и ее разрушила.
— Я тебя понимаю, Толя, но что сейчас говорить… Ты и сам домой не собирался. Подождем, есть смысл. Если он откажется от своей затеи, будет лучше, я уверен.
Толя молчал.
— Отдыхай пока. Кстати, из астрономии… У меня где-то есть биография Лапласа. Найти?
— Не нужно.
— Читал?
— Да, читал. Лаплас был приспособленец.
— Ну, брат…
— Да. Со всеми ладил. И с королем, и с якобинцами, и с Наполеоном, и снова с королем.
— Интересно. Я это упустил как-то. Наверно, он считал, что так полезнее для науки. Вот Лавуазье отрубили голову, и наука наверняка кое-чего недосчиталась.
— Ему голову правильно отрубили. Он откупщик был. Жулик.