«Это тоже эпоха. Политика. Династические интересы».
«Не сомневаюсь, что у нее самой аргументов еще больше было. Но это слова. Для дипломатов, царедворцев, себя ими не убедишь».
«Да может быть, она и не убеждала себя вовсе?»
«Убеждала. Пыталась».
«Ты так уверен?»
Он почему-то нахмурился.
«Ты сам ответил… Своим заступничеством. Да, она была человеком добрым. Потому и страшилась кары. Совесть болела. Танцевала, танцевала, а внутри болело. Умерла-то она до срока… Подточило…»
Вот так он мог… Хотя с точки зрения общего процесса, какое имеет значение, мучила совесть Елизавету или не мучила! Это дело личное.
А Сергей, до личных дел охотник, свое «личное дело» хранил в ящике под запором…
Интересно, сколько лет было Елизавете, когда она?..
Кажется, пятьдесят два. И Сергею тоже…
Кто же Ольга, кстати?..
Наконец-то пришел сон.
Проснулся я рано. Едва светало.
Я обвел глазами комнату и увидел, что утренний сумрак слегка подсвечен. Все еще горела настольная лампа, которую я не погасил, засыпая. Рядом с лампой на столе лежал открытый дневник. Я все вспомнил.
— Что, зачитался с вечера? — спросила Полина Антоновна, когда я вышел из ванной, приглаживая влажные волосы.
— А? — не понял я.
— Выходила я ночью, у тебя свет горел. Под дверью видно.
— Виноват. Заснул и лампу не выключил.
— А я думала, с бумагами завозился.
— С бумагами все в порядке. Систематизировано, по папкам разложено. Все ясно.
— Хорошо. Тебе возни меньше.
— Кроме научных, есть еще личное?
— Личное? Какое личное? Откуда? Он даже поздравительные открытки выбрасывал. Документы? Или жировки какие-нибудь…
— Жировки тоже есть. Но я имею в виду дневник.
Было заметно, что я удивил тетушку.
— Неужели он дневник писал? Никогда не видела.
— Дневник старый. Еще студенческих лет.
— И об этом не знала, — сказала она как-то озабоченно.
— Да ведь дневники для себя пишут.
Полина Антоновна кивнула, соглашаясь.
— Вот ты что читал, значит. Интересно?
— Я просмотрел только отдельные страницы.
— И что?
«Неугомонная старуха. Все ей нужно!»
— В принципе интересно. Это же наше время. Но дневник все-таки вещь сугубо личная.
— Потому и не стал читать?
— Нет, заснул. Кое-что, однако, вычитал. Неожиданное.
Мы все еще стояли в прихожей. Я у дверей ванной, Полина Антоновна у входа в кухню, с чайником в руках. Чайник качнулся и струйка желтоватой вчерашней заварки пролилась на пол.
— Ой! Смотрите.
— Ничего, вытру.
— Ну, заваривайте, а я сейчас.
Я прошел в кабинет, привел себя окончательно в порядок и постучал в комнату Полины Антоновны. Дневник я захватил с собой.
— Вот, пожалуйста.
Она взяла его в руки, посмотрела, переводя глаза с тетрадки на меня и снова на тетрадку, но не открыла, положила на стол в сторонке.
— Что ж ты там такое вычитал? — спросила Полина Антоновна, разливая чай.
— Я не знал, что Сергей был влюблен.
— Вот как…
— Да, любил девушку.
— И все?
Я пожал плечами.
— Любовь — не картошка.
И она улыбнулась, хотя только что была почти сумрачной.
— Молодой был, вот и любил. Что в этом особенного?
— Мне он никогда не говорил… А вы знали?
Она будто не поняла меня.
— Кого?
— Про его любовь.
Полина Антоновна не ответила, завозилась с чем-то.
— Знали, что он любит? Кого?
— Кого? — переспросила она. — Разве там не написано?
И она прикоснулась длинным сухим пальцем к обложке дневника.
— Там, где я читал, Сергей пишет просто «она».
— И все?
Снова повторился уже прозвучавший вопрос.
— Я же говорил, смотрел мельком.
— А я вообще не видала.
— Выходит, и вы не знали?
Она сняла очки, стала их протирать.
— У вас тогда много девушек знакомых было.
— И все-таки любопытно.
— Я тоже хочу поглядеть.
— Смотрите. А я вечерком.
Полина Антоновна надела очки, посмотрела на меня.
— Что сегодня надумал?
— Ничего. Поброжу по городу.
— Походи, походи. Повспоминай.
Она протянула руку к тетрадке, но при мне так и не открыла ее.
— Спасибо за угощение.
— На здоровье. Скажешь тоже, угощение…
Я уже надел плащ, когда зазвонил телефон.
— Послушай, сделай одолжение, — крикнула из комнаты Полина Антоновна.
В квартире было два аппарата, в кабинете и в прихожей. У себя Полина Антоновна телефон не держала, воспринимая его чисто утилитарно, только в меру необходимости. «Не люблю говорить, если человека в глаза не вижу».