За окном вдруг громыхнуло. Зной наконец разразился грозой. При свете молнии я увидел тучи, низко ползущие над крышами, тяжелые, налитые давно назревавшим дождем.
— Григорий Тимофеевич!
Но связь оборвалась.
Я подержал в руках замолкшую трубку, думая, что в общем-то главное он успел сказать.
«Вот тебе и Корсика!»
И, пожалев про себя Мазина, которого придется будить раньше времени, набрал, в свою очередь, номер гостиницы.
Мазин проснулся сразу, но удивления не скрыл.
— Николай? Ты что?
— Разбудил?
— Да. Я лег поздновато. Да в чем дело? Сейчас начало пятого только.
В отличие от меня он, видимо, посмотрел не в окно, а на часы.
— Мальчик пропал, Игорь!
— Этого еще не хватало! Говори!
Я передал все, что услышал от дяди Гриши.
— Бред какой-то, Игорь. Ты что-нибудь предполагаешь?
— Пытаюсь, — ответил он озабоченно.
— Но все-таки ж не Корсика…
— Да и не Сицилия. Но Михалевой в полночь звонили.
— Сегодня?
— Да. Потому я и не спал допоздна. Ждал, что ребята сообщат.
— Это не от нее сведения?
— Нет, я просил наших.
— Так вы знаете, откуда звонили?
— Из автомата.
— То есть?..
— Вот именно, — подтвердил он, — кто, не знаем, но степень ее умственного расстройства ты явно преувеличил.
— Вижу. Что же делать?
Я ожидал в ответ что-нибудь вроде «считай себя свободным», но он подумал и сказал:
— Будь дома. Сможешь?
— Конечно.
Появился он часов в десять. Увидел меня, огорченного и озабоченного, и улыбнулся. Но улыбка не подбодрила меня, а раздражала. «Тоже мне, Джоконда в погонах!» По его улыбке нельзя было понять, хорошо идут дела или нет. Самурайская какая-то улыбка.
— Доброе утро!
— Чем же оно доброе?
— Погода чудесная.
Это было правдой. Гроза только что кончилась, и омытый ливнем город изменился на глазах, деревья сбросили пыль и открылись влажной, еще не тронутой осенней желтизной зеленью, в которой переливались, сверкали на солнце капли недавнего дождя.
Я посмотрел сверху на эту красоту и смягчился.
— Доброе…
— Отличная погода, самое время для прогулки, — продолжал Мазин, игнорируя мое волнение.
— Скажи еще, пикник!
— Я еду в Кузовлевку. Составишь компанию?
«Вот оно что! Это другое дело!»
— Еще бы!
В служебной «Волге» мы сели сзади. Водитель в штатском вел машину молча и умело. После недавнего автобуса казалось, что мы парим над асфальтом. Куда и выбоины подевались!
— Почему мы едем в Кузовлевку? Может быть, мальчик уже дома?
Я еще держался за последнюю надежду.
— Дома его нет, — ответил Мазин. — Я сам там был. Только что, — добавил он, хотя и ясно было, когда же еще!
— А если Ирина сказала неправду?
— Она сказала правду.
Мазин помолчал немного и добавил не совсем логично:
— Я не спрашивал… Она полностью угнетена ночным звонком.
Мне, конечно, хотелось знать больше, но смущал молчаливый водитель.
— Смотри! — вдруг показал он.
Вдоль дороги по недавней пашне, давя стерню огромными колесами, двигался мощный трактор. Двигался медленно, как всегда движется работающая машина, но тащил он за собой не привычный плуг. В землю уходили лезвия, похожие на лапы культиватора.
— Это и есть безотвальная вспашка? — спросил Игорь.
— Да, наверно.
— Первый раз вижу.
— У тебя другие дела.
— Дела-то другие, но знать хочется многое… Терпеть не могу, когда чувствую себя ослом. Говорят — ротор, а я думаю, что это такое?
— Ну, я уверен, и ты можешь сказать такое, о чем другие не знают.
— Могу… Слушай, почему человеку все знать хочется?
— Вчера Ирина отстаивала право на незнание.
— Иногда это выгодно. Тебе не показалось?
— Я стараюсь взглянуть шире. Меня эта семья задела.
— Чем?
— Древние говорили — судьба, рок, фатум. Звучало таинственно и снимало вопрос. Мы ищем причины и выводим следствия. Расчленяем и упрощаем проблему. Фатума нет, но вопрос…
— Остается?
— Стушевывается мнимой простотой. В самом деле! Как просто все началось. Школа. Обыкновенный класс. Дети как дети, и треугольник, каких, наверно, в каждой школе не сосчитать. Два мальчика и девочка. Все на виду. Один спортсмен, красив, другой тоже недурен, смышленый, не из середняков. И девочка не дура, одета к тому же. Любимица отца… Кстати, ты веришь в честных торговцев?
Мазин оторвал взгляд от поля, теперь совсем другого, еще не скошенного, по которому ветер гнал пшеничные волны.
— Нечестный торговец — это не торговец, а жулик.