Любовь, понурив голову, произнесла глухим, убитым голосом:
– Из дома я ушла, сына не предупредив. Все думала, думала, да и решила, что без меня ему лучше будет, сможет он дальше двигаться. И до сих пор так думала, до утра сегодняшнего. Как мне теперь ему в глаза посмотреть, – горестно произнесла Любовь, – ведь я его переживать заставила, а уж десять дней прошло. И хочется мне с ним быть, соскучилась я безмерно… А если вернусь, то, выходит, все напрасно.
Баба Нюра смотрела на Любовь, тихонько вытирающую слезы скомканным в кулаке платочком, и, опершись подбородком на свою палку, думала, что хорошей матери хорошо только тогда, когда чадо ее на ноги встанет, оперится и взмоет ввысь, словно сокол, равный среди прочих. Она налегла двумя руками на палку, тяжело подняла свое старое, грузное тело, и, повернувшись к Любови, решительно произнесла:
– Не плачь, Люба, пойдем со мной.
– Куда же?
– Будем вместе жить! Одной старухе плохо, а вдвоем все ж легче. Дом у меня небольшой, огород есть, как-нибудь протянем. Да и детям нашим спокойнее за нас будет.
Любовь молчала, глядя на свои руки и моргая застланными слезной пеленой глазами.
Баба Нюра медленно повернулась и осторожно пошла к выходу с остановки. Выйдя, она поправила платок и, повернув слегка голову, еще раз громко спросила:
– Идешь, что ли?
Через минуту из темной глубины остановки она услышала шарканье ботинок:
– Иду, иду, – отозвалась Любовь.
– Сначала к Тарасовым зайдем, у них телефон есть. Будем сыну твоему звонить, пусть со своей невестой в гости к нам теперь приезжает.
И по дороге в деревню побрели две старушки: одна маленькая и толстенькая, другая – худая и сгорбленная, с рюкзаком на спине и клюшкой. Баба Нюра периодически останавливалась, и, показывая своей палкой то на разрушенный коровник, то на покосившийся загон для лошадей, рассказывала Любови о том, сколько здесь коров было, о быстрых конях, когда-то гарцевавших в загоне, о жителях местных. Все им было о чем вспомнить, поговорить, поспорить и потужить. И это давало им силы, потому что одна из ценностей жизни в старости – это общение с человеком, который видел тот же мир, ту же эпоху, хоть и другими глазами.