Итак, она сидела напротив меня с красиво накрашенными ресницами и счастливой улыбкой на губах. Внезапно ее лицо стало жестким.
— Мог бы хоть чистую рубашку надеть, — сказала она. Я машинально встал, прошел в спальню и снял рубашку. В самом деле, по воротничку причудливым узором разбегались сероватые полоски пота. Я удивился, как не заметил этого раньше, мне было стыдно, и я начал поспешно искать чистую рубашку. Я уже нацепил галстук, но затем передумал и снял с себя все. Потом задернул шторы и залез в постель.
— Ирма! — Я услышал, как дрожит мой голос.
Она пришла и остановилась в дверях.
— Это что еще значит?
— Ирмочка, прошу тебя, иди сюда.
Она разозлилась:
— Спятил! С минуты на минуту явятся гости, а ты дурака валяешь. Заболел, что ли?..
— Ирмочка …
— Сейчас же оденься, ты же знаешь, что мы ждем гостей, — решительно произнесла она и с шумом захлопнула дверь.
Я лежал под одеялом и не знал, что мне делать, неловко было звать ее снова и говорить о ребенке, ничего иного не оставалось, как встать. Я подошел к окну и отдернул шторы. Посреди лужайки белела песочница, была осень, и дети уже не играли в песочнице, они побросали там свои сломанные игрушки, и я удивился, почему никто не убрал их. В оконном отражении я увидел, что жена вошла в комнату и остановилась у двери; во двор въехало такси, распахнулась дверца, из машины вышел мужчина, за ним женщина, а за женщиной ребенок, мужчина посмотрел наверх, увидел в окне меня и показал пальцем, остальные тоже посмотрели наверх, и мужчина рассмеялся. Я задернул шторы и повернулся.
— Милый, — жена прижалась ко мне. Я почувствовал, как мы оба дрожим, и то, что произошло несколько минут тому назад, показалось отвратительным недоразумением.
— Ирмочка… я люблю тебя, — прошептал я, касаясь ее губ. Сквозь шторы в комнату проникал коричневатый свет, я видел перед собой карие блестящие глаза, не помню, чтобы когда-либо раньше я испытывал такое сильное волнение, и вот как раз в тот момент, когда я начал стягивать с нее трусики, раздался звонок в дверь.
— Идут! — воскликнула жена и оттолкнула меня. Я со злостью посмотрел в сторону двери, но жена уже привела себя в порядок и помчалась открывать. Я сидел голый на краю постели, и мне захотелось выйти в таком виде к гостям. Я услышал мужской голос, а затем детский — значит, они все-таки взяли с собой ребенка, машинально подумал я и стал одеваться. «А вашего супруга нет дома?» — донеслось до меня; я взглянул на часы: они явились на полчаса раньше. Я с возмущением подумал, что даже в субботу нельзя чувствовать себя дома спокойно. Я как раз причесывался, когда услышал из другой комнаты звон стекла. Сунув расческу в карман, я решительно направился к гостям.
Школьная подруга и ее муж сидели на кушетке, подруга улыбалась, а моя жена подбирала с пола осколки разбитой вазы, ребенок пытался помочь ей.
— Отойди, — сказала ребенку мать. — Еще порежешься.
Я поздоровался.
— Знакомьтесь, мой муж, — сказала Ирма.
Ребенок испуганно уставился на меня.
— А дядя не рассердится?
Архитектор похвалил мой хороший вкус; я был приятно удивлен, когда он, заговорив о принципах интерьера, то и дело приводил в пример либо продуманную мной комбинацию какой-нибудь полки, либо удачное сочетание цветов. Но несмотря на это, меня шокировала его чрезмерная фамильярность, то, как он обращался к моей жене и даже ко мне. В конце концов ребенок преодолел страх и забрался ко мне на колени. Я спросил девочку, как ее зовут. «Пирет». Затем я спросил, хорошая ли Пирет девочка. «Хорошая», — ответила она.
— А разве у вас нет детей? — спросил архитектор.
Я сказал, что нет, и он понимающе усмехнулся. Неожиданно мне пришла в голову дурацкая мысль — он думает, будто я импотент, наверное потому и усмехается, и тогда я сказал, что, по-моему, люди должны заводить детей лишь после нескольких лет супружества, когда встанут на ноги.
— Это уж кто как… — ответил архитектор, и мне показалось, что он снова усмехнулся.
Жена разлила кофе, а я стал открывать «Рислинг». Архитектор вышел в прихожую и, вернувшись с бутылкой коньяка, — очевидно, она была у него в кармане пальто, — сказал:
— Не могу пить сухое вино.
— Желудок, — понимающе усмехнулся я, будучи оскорблен таким поведением.
— Нет, привычка, — ответил он и налил себе коньяка. Я налил вино.
— Я тоже хочу коньяка, — сказала Ирма. А школьная подруга сказала, что она в положении и вообще пить не может. Я был потрясен ее откровенностью.