На противоположном берегу рыжеволосая девушка сняла с себя лифчик, выжала его и снова надела, затем стала снимать трусики; заметив, что Альберт смотрит на нее, сказала что-то подружке, та заслонила ее собой, держа в руках купальную простыню. Альберт лег на спину.
— Альберт, пойми, я больше не могу одна, — сказала Альвина, и он почувствовал, как ее рука дотронулась до его груди, и, гладя, заскользила дальше, и как под ее пальцами забилось его сердце. Альвина села и скользнула взглядом по его телу. Затем порывисто заключила Альберта в свои объятия.
Несколько пропущенных часов
Мальчик стоял на обочине дороги и продавал блины. Это была широкая асфальтовая дорога, по которой ехали машины из города и в город. В нескольких метрах от дороги начинался редкий сосновый лесок, под деревьями стояла железная жаровня, на красных тлеющих углях которой шипела сковорода. Обычно мальчик жарил пять блинов зараз, клал их на кусок бумаги, шел к обочине дороги и держал блины на вытянутой руке. Но выкрашенные в холодные цвета машины, не останавливаясь, проносились мимо. Стояла поздняя осень, и несколько дней подряд беспрерывно лил дождь, теперь, правда, выглянуло прохладное солнце, но тучи то и дело скрывали его и повсюду хлюпала грязь.
Мальчик старательно заправил брюки в резиновые сапоги, на нем были красивые с синим рантом сапоги и новое зеленое осеннее пальто, но все же ветер продувал его насквозь, и мальчик дрожал. Все новые и новые машины, не останавливаясь, проносились мимо, и, когда одна машина все-таки остановилась, мальчик подумал, что, наверное, она остановилась случайно. Из машины вышел известный певец, он был совершенно пьян. Он подошел к мальчику, сказал, что все сплошная мура, и заплакал. Через некоторое время из машины вышла красивая женщина и велела певцу залезать обратно в машину, не то он застудит свой голос, но певец сел на обочину и потребовал блинов. На этот раз не было никого, кто бы ему их продал, женщина впала в отчаяние и попросила, чтобы мальчик помог ей затащить певца в такси, мальчик, примериваясь, ходил вокруг певца, а затем сказал, что, пожалуй, им это будет не под силу, тут на помощь пришел шофер такси и втроем они прекрасно справились. Машина уехала, а вечером мальчик услышал этого певца по радио, и голос у него был совсем не пьяный.
От долгого стояния мальчику стало холодно и тоскливо, и он подумал, что, может быть, выгоднее было бы продавать жаренные в сале пирожки, потому что люди привыкли покупать пирожки, а не блины. И мальчик угрюмо поплелся на автобусную остановку, влез в автобус, купил билет за пять копеек и сел на сиденье рядом с кассой. Мальчик ехал в город.
В центре города он сошел с автобуса и стал бесцельно бродить по улицам. В маленьком дворике одного из больших домов он увидел мужчин, они поднимали на подпорки большие листы стекла и резали их на меньшие. Мальчик подошел к мужчинам и долгое время следил за их занятием, наконец ему это наскучило и он спросил:
— Вы режете стекло?
Мужчины стояли и как-то странно смотрели на него, мальчик ждал, что они что-нибудь скажут, но затем тот, кто держал в руках стеклорез, неожиданно вздрогнул, словно очнулся от сна, быстро нагнулся над листом стекла, провел на нем тоненькую царапину, а затем ловким движением отломил от большого стекла кусок поменьше и прислонил к стене. Мальчик разглядывал линию среза — она была очень ровной и красивой, затем отошел к воротам и сказал мужчине:
— Знаете, я сегодня не пошел в школу.
Он сказал это настолько тихо, что никто не мог услышать его, да у мужчин и не было бы времени его слушать. Они резали стекло.
Он не мог пойти в школу. И теперь, бесцельно бродя по улицам, он все время думал об этом, и ему было не по себе от того, что он не сможет пойти в школу ни завтра, ни послезавтра. Придется мне тогда продавать блины, что каждое утро печет мать — утешал себя мальчик — а почему бы и нет, ведь тот пьяный певец хотел блинов, и в конце концов мать может печь и пирожки в сале.
Солнце между тем совсем исчезло, и небо закрыли темные тучи. Мальчику приходилось все время ходить, чтобы согреться, но перед входом в кинотеатр он все же остановился и побренчал в кармане копейками. На ощупь копейки казались совсем круглыми, края же были зубчатые, как маленькие гусеницы, однако он не мог купить на них билет, потому что теперь приходилось экономить, чтобы им было на что жить. Тут он увидел, как другой мальчишка, года на два постарше, который уже долгое время стоял возле него, неожиданно подошел к проходившему мимо мужчине и что-то спросил. Мужчина пошарил в карманах, дал мальчику деньги, и тот со счастливым видом помчался к кассе. Жгучее чувство обиды пронзило его насквозь — он понял, что тот, другой, тоже сачкует, но делает это просто так, чтобы увильнуть от какой-нибудь контрольной, а он не может пойти в школу и не может пойти в кино. Он со злостью сделал два шага вперед и остался стоять посреди тротуара, вглядываясь в лицо каждого проходящего, но всякий раз, когда он открывал рот, чтобы попросить денег, ноги его становились как ватные и сердце начинало колотиться так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Мальчик зажмуривал глаза и твердил: