— Помнишь, какая пасмурная погода настала после тех чудных солнечных дней? Холодное море плескалось в густом молочном тумане и повсюду как будто раздавались напоминавшие мычание гудки невидимой сирены. Устав от дневной суеты, мы сидели на высоком песчаном берегу и смотрели на реку. Смотрели, как большой окунь всплескивал в камышах, а затем исчез в коричневой глубине. А может, вода была серой? Свинцовой? Полагаю, все мы думали о будущем, которое в тот момент казалось пугающе неопределенным и заманчивым. Тут поднялся Эрпс, с воодушевлением посмотрел на нас и предложил остаться друзьями на всю жизнь. Я уверен, что все мы тогда испытывали то же, что и он — какое-то восхитительное чувство общности! И мы поклялись, что будем вместе.
Когда берегом реки мы брели обратно и от тумана в сгустившихся вечерних сумерках повеяло холодом, а под соснами стало так темно, что хоть глаз выколи, вдалеке раздался вскрик. Кто-то кричал, зовя на помощь, внезапно крик оборвался; мы остановились, наши застывшие на месте фигуры окружала тишина, которую нарушал лишь жалобный вой сирены …
В настроении Эйнара вдруг произошла какая-то перемена: он взглянул на меня сияющими глазами, поднял руку, размахнулся и по-свойски сильно хлопнул меня по плечу.
— Все-таки чертовски здорово, что мы с тобой едем сегодня к морю! — воскликнул он.
Я бы многое отдал в эту минуту за то, чтобы тоже ударить его, но не по плечу, а по лицу, но я не мог, возможно, я трусил, поскольку позволил ему увлечь себя воспоминаниями, и потому бесстрастно заметил:
— Помню, конечно, помню, порой вся эта картина встает у меня перед глазами — как мы застыли на месте, прислушиваясь, откуда доносится голос, как затем побежали, понимая только одно: кто-то в беде и нуждается в нашей помощи; как этот тип, увидев нас, совершенно потерял голову и помчался прямо на нас, затем сообразил, но ты успел поставить ему подножку, и он упал. И какое жалкое зрелище он представлял собой! Вы заломили ему руки назад, и он всхлипывал, как малое дитя, а потом наложил в штаны. Эрпс еще стал смеяться…
Я пересказал ему историю, желая лишь одного — чтобы поскорее стерлось воспоминание о том дне, по-моему, с его стороны было просто бестактно и даже жестоко подчеркивать нашу прежнюю дружбу. Пожалуй, только я мог бы это сделать, да и то, как упрек ему. Я не знаю, в самом ли деле он все забыл или чересчур легко относится к жизни — я был разъярен, с трудом сдерживал себя, чтобы не показать этого, и если б мы не ехали к морю, я бы просто встал и вышел на следующей остановке, возможно, конечно, что меня удерживало на месте и заставляло приветливо улыбаться желание отомстить ему и получить нравственное удовлетворение при виде его страданий. Однако я чувствовал, что подходящий момент для разговора еще не наступил.
— Интересно, что сталось с Эрпсом? — спросил он.
Я удивился, что он этого не знает.
— Я ведь ни о ком ничего не знаю, представляешь, за те три месяца, что я в снова в Таллине, я почти не встречал знакомых. Меня уже долгое время гнетет одиночество, от которого я никак не могу избавиться. Ну, ничего, скоро все изменится к лучшему, сегодня вот тебя встретил, — добавил он, и тень печали, упавшая на его лицо, исчезла, снова уступив место радости встречи.
Тогда я рассказал ему, что Эрпс работает учителем в школе недалеко от Тарту, тоскливо живет со своей толстой женой, которая ворчит из-за каждой копейки. У него трое детей, и он мечтает, что когда-нибудь предпримет отчаянное усилие, чтобы избавиться от всего этого.
Воцарилось молчание. Эйнар смотрел в окно, и я мог беспрепятственно разглядывать его. Я обнаружил, что напротив меня сидит малознакомый человек, с которым меня не связывает ничего, кроме общих воспоминаний. Если мне удастся сегодня смутить его душевный покой, едва ли меня станут мучить угрызения совести. Ведь и он, оживленно разглагольствующий о нашей дружбе, не думает, что именно ему я обязан самыми тяжелыми минутами моей жизни.
Он смотрел в окно и был погружен в воспоминания; на миг я представил себе: сейчас он вспоминает все подробности той роковой зимы, затем он встанет и со слезами на глазах попросит у меня прощения. Но я тут же отбросил эту наивную мысль, и перед моими глазами стала развертываться лента старого фильма, зазвучавшего вдруг удивительно свежо.
Не знаю почему, но очень часто добрые школьные друзья вместе поступают в университет, чтобы изучать одну и ту же специальность. Возможно, это ребяческое чувство общности, боязнь потерять друг друга, возможно, просто страх оказаться одному в незнакомой среде. Во всяком случае, мы трое поехали в Тарту изучать физику, искренне веря, что это наше призвание. Той же осенью мы познакомились в студенческом кафе с Агнес, и я влюбился в нее. Какое это было прекрасное время: Агнес была для меня всем, вначале я любил ее лишь платонически, не осмеливаясь признаться в этом даже себе, с отчаянной изобретательностью придумывал всевозможные способы, чтобы находиться около нее и, благодаря моим усилиям, к концу года мы стали очень милой парой — женихом и невестой.