Я хочу переменить положение ног, поджимаю их под себя, они едва-едва умещаются, и я вынуждена прислонить голову мужа к спинке сиденья, но это ничуть не беспокоит его, он даже не шелохнулся, лишь смешно приоткрыл рот. Теперь мне легче. Я свернулась клубком и стала маленькой, ноги гудят, но это даже приятно.
Я размышляю о том, что нам предстоит ехать еще много часов. Много праздных часов, в течение которых мне едва ли удастся заснуть и единственным моим развлечением будет разглядывать пассажиров, сидящих напротив. Эту женщину, которая сладко спит, опершись на своего, ничего из себя не представляющего, мужа. У него какое-то сморщенное лицо, тонкие губы, полуоткрытый рот, на подбородок струйкой стекает слюна. Мне неприятно и даже противно смотреть на эту струйку слюны, однако мой взгляд снова и снова останавливается на подбородке мужчины, я жду, когда он проснется, мне интересно, вытрет ли он слюну тыльной стороной ладони, рукавом пиджака или же носовым платком, а если жена проснется раньше, разбудит ли она мужа, чтобы тот вытер подбородок, или вытрет сама. И я уже представляю себе, как жена просыпается, взглядывает на мужа, замечает струйку слюны, усмехается и снова закрывает глаза. На длинных пальцах женщины поблескивают кольца, красивые руки покоятся на коленях, одна рука прикрывает другую, но тем не менее я насчитываю пять или шесть колец, такое впечатление, будто пальцы унизаны золотом и камнями, я представляю себе, как ее рука достает носовой платок и проводит им по подбородку мужа, но тут же понимаю всю абсурдность нарисованной моим воображением картины. Женщина, сидящая напротив меня, высокого роста, ее темные пышные волосы свешиваются мужу на грудь, эта женщина красива, какая-то первобытная красота заключена в ее крупном и в то же время тонко очерченном лице, и я думаю о том, как комично, должно быть, выглядит на свадебной фотографии ее маленький, с морщинистым лицом и лысой головой муж. Их союз как-то противоестествен, боюсь, что их счастье подменено ложью, едва превозмогаемой привычкой друг к другу, ядом, который они пьют, как дорогое вино, чокаясь хрустальными бокалами.
Ноги у меня совсем затекли, я меняю позу, болтаю ногами, массирую их, но все равно кажется, будто несметное количество крошечных иголок впивается в них, я вздыхаю, мечтая о мягкой полке спального вагона. За окном ночь, темные леса, темные поля, полыхающий край неба, очертания домов, уже наступил новый день; сутки, число и вчерашний день кажутся неделей. Действительно, у меня впечатление, будто мы путешествуем уже очень давно, и я с грустью думаю, как мало радостного было в этом путешествии, но, может быть, я сама виновата? Веря, что произойдет что-то необычное, я с первого же дня ждала каких-то удивительных переживаний …
Но ведь были пляж, полный снующих людей, зной, море;
маленький несчастный плачущий ребенок, которому я не смогла помочь;
дюны, поросшие кустарником, где мы переодевались и где под кустами было как в общественной уборной;
толчея и давка в электричке, какой-то обливающийся потом мужичок, отирающийся возле меня;
уединенное место в парке неподалеку от вокзала, лебеди в розово-синей воде, отражающей вечернее небо, и тут же неожиданно двое пьянчуг с завернутой в газету бутылкой, их слюнявые пьяные физиономии и насмешки по поводу длинных волос моего мужа;
и снова мне вспоминается пляж с грязным пористым песком, полным битого стекла.
Можно подумать, что против нас действует какой-то заговор и что мы ничего лучшего не заслужили… и, наверное, когда мы приедем в Палангу, на небе соберутся темные тучи, пойдет дождь и будет идти все дни напролет, и без конца будут падать тяжелые холодные капли, нам некуда будет укрыться от холода и сырости, и вот так и закончится наш отпуск.
Проводница громко выкрикивает название какой-то станции, затем идет по проходу, продолжая пронзительным голосом выкрикивать непонятные мне слова, пассажиры просыпаются. Вверенные заботам проводницы, они просыпаются от своего неуютного сна, начинают возиться с чемоданами и узлами, готовясь сойти; сидящая напротив меня женщина поднимает голову с плеча мужа, зевает, прикрывая рот своей красивой рукой, затем оглядывается по сторонам, на мгновение ее глаза останавливаются на подбородке мужа, я вижу ее презрительно-насмешливый взгляд, вижу, как она снова прикрывает свои перламутровые веки и торжествую, что мое представление об этой женщине оказалось верным, но тут она достает из сумочки носовой платок, собирается протянуть руку к лицу мужа, затем передумывает, прячет платок в сумочку, трясет мужа за плечо, говорит что-то, муж просыпается, и на его лице, когда он проводит рукавом пиджака по подбородку, появляется какая-то вымученная гримаса.