Лошадей было три. Одна белая, как снег, и две вороные. Вороные стояли друг против друга, опустив головы одна другой на шею. Белая лошадь стояла поодаль. Андрес подошел к ней и протянул пучок травы, лошадь съела ее, коснувшись мягкими губами руки Андреса. Андрес нарвал еще травы, лошадь съела и ее, глядя на мальчика своими большими красивыми глазами. Неожиданно из зарослей выбежал мужчина и закричал что-то злым голосом. Андрес повернулся и зашагал прочь, думая о том, что, конечно же, цыгане этих лошадей украли и потому нельзя подходить к ним. Он оглянулся и увидел, что мужчина, размахивая руками, бегает вокруг лошадей, пытаясь отогнать их друг от друга. Андрес остановился и стал внимательно наблюдать за ним, ему показалось, будто он уже где-то видел этого мужчину, и внезапно он все вспомнил.
Воспоминание
Помню, что когда я пришел на пляж, Рита сидела на песке. Голова ее была опущена, и она смотрела, как на песчинках сверкает солнце. Потом она оперлась на правую руку и так и осталась, вполоборота, прямо под солнечными лучами. Мне показалось, что я смотрю не на живого человека, а на статую, высеченную большим мастером: все в ней было совершенно. Внезапно меня охватило какое-то непонятное щемящее чувство. Я повернулся к Рите спиной и пошел в воду. Низкие волны катились мне навстречу, и я не заметил, как очутился по колено в воде, тут я испугался и побежал на берег. Рита с улыбкой смотрела на меня — она ничуть не удивилась моему неожиданному появлению — и ей стало смешно, что я полез в воду в одежде. Я тоже рассмеялся, скинул одежду, и мы бросились в море. Мы брызгали друг в друга водой, брызги взлетали к солнцу и сверкающим ореолом окружали прелестную головку Риты.
Вода была очень теплой, и мы заплыли далеко. Я несколько раз пытался неожиданно нырнуть под воду и схватить Риту за ноги, но ей удавалось выскользнуть из моих рук; наконец я схватил ее и потянул вниз. Она не ожидала этого, наглоталась воды, закашлялась, и я подтолкнул ее наверх, но тут мне снова захотелось утянуть ее под воду. Мною овладело непреодолимое желание, которое, пожалуй, можно было объяснить минутным помрачнением рассудка. Я тут же отплыл подальше: я был противен самому себе, и в течение нескольких минут я не мог даже смотреть на Риту. Мне казалось, что желание утопить ее сродни желанию броситься со скалы вниз, которое всегда мучает меня, когда я вижу под собой бездну, и уж, конечно, в этот момент я не владел собой.
Позже, когда мы лежали на песке, Рита спросила, почему я вдруг отплыл от нее. Возможно, она поняла или инстинктивно почувствовала, что происходило во мне. Я промолчал и был благодарен ей за то, что она больше об этом не заговаривала.
Часам к шести облака все чаще стали заволакивать солнце, и мы решили уйти с пляжа. Вначале мы шли среди низкорослых прибрежных сосен, затем по лесной дороге, которая очень скоро перешла в широкий луг. Сено было уже скошено и стояло в копнах. Для меня нет ничего более восхитительного, нежели совокупность всех летних запахов — запах свежескошенного сена. Я бросился на сено и остался лежать с закрытыми глазами, Стебельки покалывали лицо. Вокруг было удивительно тихо, даже слабый шорох казался мне грохотом низвергающейся лавины.
Я расслабился и почувствовал, что на меня наваливается сон. Это очень удачное выражение — наваливается сон, действительно, он наваливается, и тут уж никуда не денешься. Я думал, что Рита лежит где-то поблизости, и что если я в самом деле засну, то она вскоре меня разбудит. Я совсем расслабился, и на меня навалился сон.
Я проснулся, когда уже смеркалось, рассыпанные по ровному лугу копны сена казались мне съежившимися от страха людьми. Тяжелые темные тучи стояли неподвижно, и неподвижное их безмолвие распространялось на все. Низко над лугом пролетела большая птица, и я несколько мгновений следил за ее полетом, затем отряхнул одежду от налипших на нее стебельков и быстрым шагом пошел прочь. Выйдя на дорогу, я увидел мчавшуюся мне навстречу машину, фары у нее были зажжены, и я шутки ради поднял руку.