Утром, когда я бежала мыться, он стоял неподалеку от нашей комнаты, я помахала ему, он приветливо кивнул мне в ответ. После завтрака я отправилась гулять, и он предложил сопровождать меня. Мы шли, держась за руки, выпавший за ночь снег искрился на солнце. Мы долго смотрели на сидящего на камне тюленя, и мой знакомый рассказал мне, как однажды купался вместе с тюленями, после чего еще больше вырос в моих глазах. Затем я призналась ему, что больше всего на свете люблю море, и он отвернул край моего капюшона, чтобы увидеть мои глаза. Я смирилась с этим, стала кидать в него пушистым снегом и, когда он таял, сама вытирала капли с его лица. Затем стала откусывать с деревьев почки, и внезапно меня охватило желание походить по снегу босиком, мы долгое время так и шли друг за другом: он, держа в руке туфли, я — сапоги. Несколько раз он пытался поцеловать меня, но я опускала голову на грудь и отталкивала его. Он смог поцеловать меня только в щеку, но если б я еще хоть раз сказала ему «вы», он имел бы право поцеловать меня в губы, так я ему обещала.
Нам осталось пробыть на пляже совсем недолго, затем мы уйдем, чтобы успеть до восьми часов забрать из камеры хранения свой чемодан, ведь мы собираемся выехать ночным автобусом. Сейчас у нас еще есть возможность растянуться на песке, дать ногам отдохнуть, искупаться, снова полежать на песке, и я думаю: какой все-таки чудесный день. Какой легкий, ничем не отягощенный день, словно день бабочки, день цветка, и я страшусь предстоящей поездки. Мне бы хотелось отложить отъезд еще на несколько дней, хотя этот многолюдный пляж и не делает нас счастливыми, нам хочется прочь отсюда, домой, на северное побережье, что с того, что там нет высоченных волн и морского простора, зато — покой и тишина. И снова я думаю: мы, мой ребенок, мой муж, я. Все по-прежнему, словно ничего и не произошло и весь этот солнечный день я пыталась избавиться от путаницы в голове, наслаждалась теплым морем, белым песком, голубым небом, а теперь солнце садится, и я уже ни в чем не уверена.
Я зажмуриваю глаза, прислушиваюсь к визгу, окликам, смеху, проходит минута, другая; минуты летят, мы лежим без движения, и все ближе час, когда нам придется одеться и пойти на автобусную станцию: я не понимаю, почему до сих пор не встала, не сделала несколько шагов, чтобы погладить своего мужа по голове, поговорить с ним, облегчить душу и уйти с этого пляжа вдвоем, счастливыми … Счастливыми?.. Я боюсь. Я в течение стольких часов хотела и боялась прикоснуться к нему, все время откладывала этот момент на потом, а теперь боюсь, что он никогда и не наступит, этот момент. Сегодня мы обменялись всего несколькими фразами, лежали каждый сам по себе, и у меня такое чувство, что я догадываюсь, о чем он думает, смотрит в небо и все время думает; мне вспоминается, как он смотрел на меня прошлой ночью, вспоминается его рассказ о том, как в Мустамяэ он не спускал с меня глаз, пока я не зашла в дом. И внезапно я понимаю, что все, что он мне говорил, и что я до сих пор воспринимала как исповедь, искренне радуясь, что он все еще любит меня, на самом деле было намеком, хорошо замаскированным намеком — он дал мне понять, что вчера следил за мной, видел, как я входила с незнакомым мужчиной в дверь какого-то дома и долго оставалась там…
Охватившее меня беспокойство переходит в панику, я чувствую себя маленькой и жалкой, хочу зарыться в песок, боюсь, что никогда больше не решусь посмотреть ему в глаза, думаю, что, наверное, поэтому он сегодня так молчалив, что его угнетает мое легкомыслие, возможно, он подозревает меня в заранее обдуманном любовном похождении, поражается, как я могу после этого с невинным видом класть ему голову на плечо… Я встаю, робко подхожу к мужу, сажусь, готовая каждую минуту разреветься, слова застревают в горле, я знаю, что в следующий момент безутешно зарыдаю, все испорчу и ничего не смогу сказать в свое оправдание…
— Ну как, искупаемся еще разок перед уходом? — спрашивает муж, глядя на меня, я быстро отвожу взгляд и вижу стоящую недалеко от нас девчушку, она кажется мне удивительно знакомой, и я вспоминаю, что видела ее в Риге на вокзале, а позднее в электричке, когда не поняла, что у нее стряслось; я хочу улыбнуться ей, но от подступающих слез губы мои дрожат и не повинуются, девочка поворачивается и взбегает на гребень дюны, становится между мужчиной и женщиной, высоко поднимает руку и машет. Солнце позолотило ее руки, маленькая ручонка машет мне, а у меня нет сил, чтобы помахать ей в ответ.