Я гляжу в окно и вижу здание тартуского вокзала, знакомые дощатые стены, навес, опирающийся на деревянные столбы, киоск, где продают пирожки и горячий кофе, железную ограду, за ней кусты, меня охватывает чувство умиления, к горлу подступает ком, как будто я вот-вот заплачу. Глаза мужа прикованы к окну, и, когда поезд останавливается, он говорит: «Мы выглядим сейчас так, словно вернулись из кругосветного путешествия».
Он шутит, но когда я начинаю вспоминать, мне кажется невероятным, что всего четыре дня тому назад мы вышли из такси на Балтийском вокзале, чтобы начать наше путешествие. Мне вспоминаются расплывчатые, как во сне, пейзажи и люди; отрезок времени, уместившийся между ними, кажется чудовищно длинным, я снова чувствую умиление, тоску по ребенку, покою и тишине и думаю, что это было долгое и утомительное путешествие.
— Знаешь, дорогая, — обращается ко мне муж, — за эту поездку с нами, фактически, не произошло ничего примечательного, удивляться тут нечему, в человеческой жизни месяцами и даже годами не происходит ничего примечательного, но про себя я думаю, что для нас обоих это путешествие было очень важным, впрочем я не знаю, стоит ли нам вообще вспоминать об этом.
Я хочу спросить: «О чем?», но не спрашиваю, внезапно понимаю, как много может содержать в себе обычное местоимение, вагон теряет очертания, свет меркнет, за окном полыхает вечернее небо, на скамье напротив сидит семья: муж, жена, мальчик и девочка, детям лет по десять, они возбуждены, крутятся возле своих респектабельных родителей, беспрерывно болтают; в вагоне загорается свет, я ужасно устала, мне хочется вздремнуть до того, как мы приедем домой, внезапно я чувствую потребность закурить, встать и походить взад-вперед по вагону.
Я сижу в вагоне рядом с мужем, не могу ходить взад-вперед, не могу выйти покурить, мне бы пришлось тогда пробираться между коленями мужа и передним сидением, а это потребовало бы от меня больших усилий, и уснуть я тоже не могу, потому что мой муж разговаривает со мной, и я не спрашиваю у него, что может значить одно обычное местоимение, да он, очевидно, и не ждет моего вопроса, собирается говорить дальше; однако он молчит, смотрит на меня, я чувствую, что лицу становится щекотно, я не думала, что глазами можно щекотать, а может быть, его взгляд, коснувшись меня, оцарапал мне щеку, и, посмотрись я сейчас в зеркало, я увижу тонкую красную полоску, которая тянется от глаза к губам; я смотрюсь в зеркало, наклоняюсь к нему поближе, высоко поднимаю пальцами брови, уголки глаз тоже приподнимаются.
— Что с тобой, Маарья?
Я чувствую тяжесть его руки на своей руке, слышу испуганный голос, вижу взволнованное лицо, какой-то миг я еще глотаю слезы, затем они начинают литься из глаз, я утыкаюсь лицом в прохладное плечо мужа, кладу ему руку на колено, мои пальцы, словно клещи, впиваются сквозь одежду в упругую кожу. Боль, отчаяние, безысходность, злость, обида и страх этих злосчастных дней — все сосредоточилось в кончиках моих пальцев и просочилось бы в него, если б не грубая ткань… Но вот уже хватка моих пальцев ослабевает, я поднимаю голову с плеча мужа, с надеждой ловя его взгляд.
— Что с тобой? — спрашивает мой муж, у него мягкий голос, слова слетают с его губ раздельно, каждое, как длинная фраза, и я чувствую — они словно ответы, которых я долго ждала, не смея надеяться, что когда-нибудь услышу их.
— Знаешь, — говорю я, проглатывая вместе со слезами конец слова, — знаешь… я вернулась домой ночью, в тот же день ночью, когда отвезла ребенка к тете…
— Я знал это, — тихо отвечает муж.
— Ты?.. Знал? — Я вздрагиваю, словно от неожиданного толчка и забываю про слезы, которые еще секунду назад катились из глаз, не верю, что не ослышалась, однако я действительно не ослышалась; десятки мыслей роем проносятся в голове и тут же исчезают.
— Да, знал, — как-то нерешительно говорит он и проходит немало секунд, прежде чем он продолжает:
— В тот вечер, часов в семь — я как раз с головой ушел в работу — явился Андрес и с ним какая-то девушка — не то подруга детства, не то юношеская любовь, во всяком случае они были в отличнейшем настроении, принесли шампанское, мы сидели, болтали, но я все время не мог отделаться от чувства, что мешаю им, словно я был там незваный гость. Наконец я сказал, что должен ненадолго отлучиться, ушел, побродил пару часов, и когда уже подходил к дому, мне показалось, будто из него вышла ты. Сперва я не поверил, подумал, что обознался, но, увидев небрежно зашторенное окно, понял все. Я мысленно представил себе — ты быстро выходишь, чуть ли не выбегаешь из калитки, затем, словно окаменев, останавливаешься поодаль. Я надеялся, что ты еще стоишь там, побежал, но тебя уже не было.