Накаджима не мог успокоиться, однако всё же заставил себя вновь поднять глаза на незнакомца и проследить за тем, как тот, спрыгнув на парту, что находилась под небольшим балконом с книгами, взметнул пыль вокруг себя. Мантия его скользнула по ногам и, словно крылья птицы, остановилась за спиной. Ацуши снова сглотнул, разглядев герб змеи на форме странного парня.
— Я Осаму. Осаму Дазай, — представился парень и, спрыгнув с парты на пол, медленно подошёл к Ацуши, склонив голову на бок. — Слышал, ты искупал нашего Чёрного Принца на уроке? Ха-ха. Хотел бы я посмотреть на его лицо в тот момент.
Накаджима до сих пор не понимал, что происходит. Он кинул взгляд наверх, на лампу в виде феникса, будто та могла объяснить ему странное поведение нового знакомого, но нет… Видимо, лампа в этот раз решила не вмешиваться в людские разговоры.
— Ничего… Особенного, — Ацуши еле выдавил из себя эти слова, поглядывая в сторону двери и несколько нервничая от поведения Дазая. — Просто… Разозлился.
— А это ещё интереснее, — Осаму наклонился, чтобы заглянуть Ацуши в глаза, и, хмыкнув, сложил руки на груди. — Самая невинная слизеринская версия истории звучит так, будто бы ты так боялся Акутагавы, что от страха запустил заклинание не в свиток, а в него самого, и то, по чистой случайности. Ну, а ваша, гриффиндорская, будто бы Акутагава нечестно выполнял свою часть задания и ты решил отомстить ему за жульничество. Что же, у каждого своя правда, верно?
— Да что тебе до этого? — грубее, чем ожидал, спросил Ацуши, нервно переминаясь с ноги на ногу.
Дазай ответил не сразу. Он некоторое время наблюдал за Ацуши, словно тот был каким-то экспонатом для изучения, что, естественно, напрягало Накаджиму… Последнему казалось, что время тянется медленно, что сбежать было бы лучшим из всех вариантов…
Но Осаму наконец-то продолжил, улыбаясь.
— Скажи, если тебе дадут десять попыток зажечь Люмос на индивидуальном занятии… Со сколькими справишься?
Ацуши вспыхнул, отведя глаза, и не ответил, нервно коснувшись пальцами края одной из парт.
— А если эти же десять попыток дадут в центре стадиона с миллионом зрителей?
— Что…
— Я хочу сказать, Накаджима Ацуши, — не слушая бормотания ничего не понимающего гриффиндорца, Дазай продолжил, подавшись вперёд и внимательно всмотревшись в глаза Накаджимы, — что тебе нужно обрести уверенность. Тогда ни ты, ни твой факультет не будут страдать от вычитания баллов. Я могу тебе в этом помочь.
Накаджима резко поднял глаза на Дазая, удивлённо моргая. Слизеринец. Помочь гриффиндорцу. Слишком странно, слишком подозрительно и в то же время этому парню жутко хотелось верить… Ацуши сам не знал, почему. Но он смотрел на этот… Карий глаз, на небрежно лежащие вьющиеся волосы, на тонкие пальцы и чистые, идеально повязанные бинты… И всё в нём говорило, что «нужно верить». Как будто бы Ацуши был какой-то из этих машин в фантастических историях. Сканирующий людей и получающий о них данные, судящий лишь по тому, что говорило ему сознание.
Осаму просто внушал доверие.
— И зачем тебе это? Ты же со Слизерина, так? — наконец-то смог произнести Ацуши, чувствуя, что если Осаму откажется после его слов, то ему будет вдвойне хуже, нежели сейчас.
— Просто мне скучно, — пожал плечами Дазай, как будто его ответ был чем-то очевидным. — Давно уже скучно. И этот ваш конфликт с Акутагавой может вполне меня расшевелить.
Ацуши посмотрел под ноги, на носки ботинок. Ему не хотелось признавать то, что он вообще хочет заниматься со слизеринцем. Да и вообще он не понимал, каким образом Дазай хотел помочь ему обрести уверенность…
Что может сделать какой-то слизеринец, если даже учителя Хогвартса не смогли? Если с годами это становится только сильнее? Чувство страха перед ошибкой…
— Каким образом? — сглотнув, тихо спросил Ацуши, поднимая глаза, и успел уловить довольную и загадочную ухмылку Дазая.
Этот вопрос означал только то, что…
Накаджима согласен.
***
Портрет отъехал в сторону, и Акутагава зашёл в гостиную, быстрым нервным шагом, с каменным лицом. Его бесило всё. Начиная младшекурсником, который случайно запнулся об его мантию, и заканчивая девушкой, которая пригласила его гулять в Хогсмид. Он просто хотел упасть на кровать, закрыть глаза и заснуть. Желательно на весь год, чтобы летом снова приехать домой и снова видеть лицо Огая, желая тому самой страшной смерти. Постоянная жизнь в чувстве гнева настолько раздражала, что Акутагава злился ещё больше. Уже на гнев, на саму злость. Замкнутый круг, который никогда не будет сломан.
— Посмотрите-ка, кто пришёл, — протянул развалившийся на диване слизеринец, приподнявшись на локте. — Не устали от прогулок, ваше величество?
— Захлопнись, — кинул Акутагава Чуе и опустился на кресло рядом, выдохнув. — Всё надоело.
— Только неделя с хвостиком прошла, а ты уже хочешь принять ванную в объятиях очаровательной старосты Когтеврана, — протянул Чуя, цокая языком, и, закинув ногу на ногу, сложил руки за головой. — Говорят, у неё самая красивая задница на всём факультете умников.
— Так подстереги её в тёмном углу и отымей, что мешает? — раздражённо бросил Акутагава, которого разговоры о девушках бесили ещё больше, чем разговоры об учёбе.
Чуя хмыкнул, закатив глаза, и скривился. Этот рыжий карлик, как его называли все в пределах Хогвартса, мог взять абсолютно любую девушку, какую только хотел, но не пользовался своей красотой, потому что обладал довольно мерзким характером. Раздражался ещё сильнее, нежели Акутагава. И, если в случае последнего драки происходили только в безлюдных местах, Накахара мог перерезать горло обидчику даже посередине урока…
Многие подавали предложение отчислить его из Хогвартса, когда Чуя сжёг половину лица какой-то девчонки с Пуффендуя, хотя целился в гриффиндорца, отшучивающегося насчёт роста рыжей бестии. После этого тот долгое время пребывал в депрессии. Кричал, даже если кто-то просто пытался его растормошить. Как будто его мучила совесть за совершённое, во что уж никак не хотелось верить.
Правда, Акутагава знал, что Чуя чувствовал на самом деле. Они никогда не были близкими друзьями, но Накахара входил в число немногих, с кем действительно общался Рюноске. Это ценилось.
— Добровольный секс был бы куда интереснее, — наконец произнёс Чуя, зевая, и добавил несколько серьёзнее. — Хотя у меня такого давно уже не было.
— Что, никто не даёт? — хмыкнул Акутагава, правда даже какое-то подобие улыбки не исказило его лицо.
— Кто бы говорил! Тебя ведь сама жизнь имеет, о чём речь вообще? — тут же разозлился Чуя, впрочем, заметив, как изменилось лицо Акутагавы, замолчал, отвернувшись и вперив взгляд в камин.
Акутагава ненавидел, когда ему напоминали о том, что происходило с ним… Когда ему вообще напоминали о том, что он живой. Что он существует. Что он не тень, оставшаяся от былого себя, а живое существо. Злое, жестокое, но живое.
— Где Дазай? — тихо спросил Акутагава, умело скрывая волнение в голосе.
— Наверняка опять с этим гриффиндорцем, а что? — Чуя, казалось бы, говорил совершенно равнодушно, но Рюноске заметил ноты раздражения в последних словах.
Стоп…
Каким гриффиндорцем?
— О чём ты? — выпрямившись, спросил Акутагава, испытывающе вглядываясь в рыжий затылок Чуи.
— О, так ты не знал? — насмешливо произнёс Чуя, хотя и с довольно презрительной интонацией, видимо, одно лишь упоминание Дазая делало его день ничтожным. — Дазай принялся за воспитательную работу, решил себя в новом деле попробовать. Занимается с парнем с курса помладше. Каждый вечер уходит и приходит поздно, с такой довольной рожей, будто с ним трахался!
Акутагава не слушал слов Чуи, смотря широко раскрытыми глазами на дверной проём, желая сорваться с места и выбежать в коридор. В голове застучала кровь. Призрачной тенью пронеслось знакомое до боли имя, родное и важное…
Дазай.
Так много боли и так много чувств в этих буквах.
Дазай.
Хочется произносить это тихо и громко, но голос всегда хрипит на этом имени.