— Мне не все равно, — говорит Себастьян. — Мама выглядит так, будто ей не все равно. Ты единственная, кому все равно, Мел.
Глаза Мелани сужаются.
— Будь. Тише.
Он закатывает глаза и стонет.
Ему удается продержаться так около четырех минут, пока женщина снова обсуждает, не слишком ли рано.
— Серьезно, мам, этой девчонке нужна терапия.
Мел ставит фильм на паузу и действительно рычит на него.
— Попробуй потерять мужа, когда ты молода, и посмотрим, что будет. Она напугана. Ей одиноко. Она боится, что еще слишком рано любить другого парня. Боже, Себастьян, ты такой глупый мальчик. Ей просто нужно время, чтобы понять, что можно двигаться дальше! Ее сердце и голова находятся в состоянии войны, потому что… она любила своего мужа и не знает, правильно ли поступает, любя другого парня. Она вдова, и никто из нас не может знать, как это тяжело.
Все вокруг словно замедляется, пока ее слова доходят до меня.
Широко раскрытые глаза Себастьяна смотрят на меня.
— Мел…
Ее внимание переключается на меня, и она смотрит на меня с таким же широко раскрытыми глазами, как и мой сын.
— О, Боже. Мама, мне так жаль.
Я качаю головой, отгоняя собственные мысли.
— Нет, все в порядке.
— Я не подумала…
— Мелани, все в порядке. Я вдова. Я потеряла вашего отца, независимо от того, считаете ли вы меня молодой или не… очень молодой. Я не пытаюсь встречаться, но ты права, ей нужно время.
Ужасное выражение ее лица не меняется, поэтому я встаю и двигаюсь к ней.
— Все в порядке.
— Иногда я забываю, что он мертв, — признается она. — Мне кажется, что это всего лишь переезд и он скоро вернется домой.
По ее щекам текут слезы, и я притягиваю ее к себе.
— Я понимаю.
— Прости меня, мама. Я не хотела причинить тебе боль.
Отстранившись, я беру ее лицо в свои ладони.
— Ты не обидела меня. Ты не была злой или злобной. Иногда мне кажется, что он может войти в эту дверь в любой момент…
Она кивает, и я вытираю слезу.
— Не плачь. Мы все будем постоянно забывать и в конце концов наговорим лишнего. Это часть процесса. Мы учимся новой жизни, как и женщина в фильме. Она борется, потому что, наверное, переживает, как отпустить прошлое и что это значит… — мои руки опускаются, и она всхлипывает, как и я.
Это слишком. Разговор с Сибил и Реджи на днях, а теперь еще и это. Люк всегда говорил, что все происходит не просто так. Что Вселенная часто говорит нам что-то, что мы должны услышать. Что ж, я тебя прекрасно слышу, Люк. Может, это не совсем он, но мне хочется так думать.
— Думаю, папа хотел бы, чтобы ты была счастлива, — мягко говорит Себастьян.
— Да?
Он кивает.
— Он бы не хотел, чтобы ты была одна.
Нет, он действительно не хотел бы. Так же, как я хотела бы, чтобы он снова обрел любовь, если бы умерла я.
— Я не одинока, у меня есть вы, ребята.
— Но, если ты хочешь жить дальше, мама, — голос Мелани мягкий и тревожный, — все будет хорошо.
Я беру их обоих за руки и прижимаю к себе.
— Может быть, когда-нибудь.
И я надеюсь, что когда-нибудь я почувствую себя готовой, но сегодня не тот день.
Глава четвертая
Бренна
— Берете ли вы эту женщину в законные жены? — спрашивает священник, когда слезы текут по моему лицу. У меня есть пинта мороженого, которую я доедаю, пока смотрю финал сезона дерьмового реалити-шоу.
— Да.
Я засовываю в рот еще одну ложку и фыркаю.
— Хорошо. Кого волнует, что ты готовишь себя к разочарованию на всю жизнь, чтобы в конце концов остаться одной? Ты выходишь замуж за человека, который только вчера целовался с двумя другими девушками.
— Мам? — спрашивает Мелани со стороны дивана.
— Да?
— Ты плачешь?
— Нет, у меня просто глаза слезятся.
Она покачивается на пятках.
— Тогда ладно. Я вижу, ты хорошо справляешься с ситуацией.
Я игнорирую ее и позволяю мороженому сгладить мои эмоции.
— Я хотела спросить тебя, можем ли мы завести лошадь.
Я поворачиваю к ней голову, гадая, что это за ребенок.
— Что?
— Лошадь. Я имею в виду, у всех детей здесь они есть.
— Верно, но это не значит, что мы должны. Мне напомнить тебе о кошке? Или о собаке, которую мы завели после того, как решили, что не можем быть кошатниками? Или о песчанке? Мы даже не можем говорить о шести хомячках, упокой Господь их души.