Но она была. Ее звали Мия, и она была чертовски реальной.
Они пригласили ее на вечеринку, но она не появилась прошлой ночью.
Я не мог выбросить ее из головы.
Двери автоматически открылись, и я схватил свою простую белую рубашку (воротник на рубашке Долор был тесным), черные джинсы и свежие трусы, перекинул их через плечо и ушел. Утро было моим любимым временем суток. Я всегда был жаворонком. Утром запах был другим. Утром воздух казался другим. Утром я дышал по-другому — в предвкушении нового дня. Я всегда чувствовал потребность опередить восход солнца. Восход отличался от заката. Когда восходило солнце, это говорило о новых начинаниях. Когда солнце садилось, не было слов, за которыми можно было бы последовать.
В голове стучало — чертово похмелье. Зайдя в ванную, я потер пальцами глаза. Другая душевая кабина была уже включена. Вода билась о кафель. Пар окутал мою кожу. Что-то медленно менялось внутри меня. Я почувствовал это еще до того, как увидел.
Ее присутствие было ошеломляющим.
Мои руки упали по бокам.
«Мия».
Я видел только ее, а она видела меня.
Ее взгляд, устремленный на меня, помогал мне сохранять спокойствие. Ее взгляд на меня позволял мне существовать. Ее взгляд на меня придавал мне значимости. Она заставила меня почувствовать, что я — нечто такое, перед чем стоит благоговеть. Что-то, чего стоит быть достойным.
Некто. Ее некто.
Волна эмоций захлестнула меня, и я остановился как вкопанный. Мои ноги были бесполезны и не могли двигаться. Я почувствовал себя потерянным, совершенно потерянным, и я вдруг не понял, где я и как здесь оказался. Я чувствовал себя найденным, обнаруженным ею, и я никогда не хотел, чтобы ее глаза покидали мои. Я испугался, чертовски окаменел, что, если мы потеряем этот зрительный контакт, она исчезнет. Я чувствовал покой, неоспоримое спокойствие в ее существовании. Я чувствовал себя воскресшим, пробудившимся, и я не знал, как я жил так долго без этой чести находиться в ее присутствии.
Стук моего сердца был единственным звуком, когда все остальное смолкло. Оно билось так громко. Могла ли она слышать, как бьется мое сердце? Оно говорило. Оно говорило мне, что я нашел ее.
«Вот».
«Она».
Девушка, которую я ждал всю свою жизнь.
Я был так слаб, что мне было неловко. Удержаться на ногах стало непросто, когда все, чего мое тело хотело — это упасть на колени.
«Черт возьми, Мия, я уже влюбился в тебя».
И вдруг все оказались неправы. За исключением Томаса Манна. «Спасибо вам, мистер Манн, за то, что вы подарили мне слова для всего, что принес мне этот момент. Мия согласится назвать нашего первого сына в вашу честь? Маленький Томас Манн Мастерс».
Как бы я ни старался, я не мог согнать глупую улыбку со своего лица. Я улыбался, и это было первое движение, которое мои мышцы смогли преодолеть после шока.
Если бы я не заговорил сейчас, я бы отпугнул ее, но я разучился говорить. Оно было прямо там, всего одно слово. Черт возьми. Оно вырвалось у меня из груди. Это слово вырвалось из моего собственного сердца. Сердце, которым она теперь владела.
— Привет, — выдохнул я. О, прекрасно, я дышал. Я, блядь, не умер. Я был жив, и она стала моим раем на земле.
Она улыбнулась, и я снова влюбился. Ее верхняя губа истончалась, когда она улыбалась, но нижняя сохраняла свою идеальную форму. Мне нравилась ее улыбка. Я хотел поцеловать ее улыбку. Я хотел просыпаться под ее улыбку каждое благословенное утро.
Утро.
Я знал, что люблю утро не просто так.
Для нее это было началом совершенно нового дня, но для меня это было началом нашей совместной жизни. Она просто еще не знала об этом.
— Привет, — сказала она, и этот единственное слово полностью поглотило меня. Я плавал в нем. Я тонул в нем. Я хотел сказать что-то еще, но мое сердце все еще восстанавливалось. Хотя я сомневался, что оно когда-нибудь восстановится. Ничто во мне никогда не будет прежним после нее.
Я был уверен в этом.
Мы стояли, уставившись друг на друга, и я не был уверен, сколько времени прошло. Я впитал в себя всю ее. Ее глаза, хотя мы были в пяти футах друг от друга, были золотисто-карими. Вчера они были темно-коричневыми. Сегодня они были похожи на кофе с двумя, нет, тремя столовыми ложками сливок. Любила ли она кофе? Она была американкой, так что, конечно, она любила кофе.
Боже, благослови Америку.
Ее волосы были волнистыми, но прямыми на концах. Каштанового цвета, но светлели на кончиках. Это было похоже на то, что Бог не мог определиться. Я не винил его за это. Несмотря на его нерешительность, она была шедевром.