— Все в порядке, — воркует медсестра, пока я вытираю рот тыльной стороной ладони. Она забирает пакет и выбрасывает его в ближайшее мусорное ведро. — Мы собираемся тебя полностью привести в порядок.
Я оглядываю палату впервые с тех пор, как меня сюда привезли. Стены стерильно белые, есть монитор, который продолжает сердито пищать, а в другом конце есть раковина и еще одно мусорное ведро. О, и дезинфицирующее средство для рук, прикрепленное к стене рядом с дверью. Я бросаю взгляд на медсестру, женщину старше меня по крайней мере на тридцать лет, и вижу, как ее добрые карие глаза улыбаются мне. Она пытается заставить меня чувствовать себя комфортно. Вот только в этом нет ничего приятного. Я потерял сознание. Меня ударили ёбаной клюшкой по голове. Что, если я больше не смогу играть? Что, если я останусь на скамейке запасных до конца сезона?
— Мне больно открывать глаза, — стону я. — Что дальше?
— Секунду. — Тихо отвечает она, подключаясь к компьютеру рядом со мной. Единственная причина, по которой я знаю это, просто потому что она так сильно стучит по клавиатуре, что я боюсь, что она сломается. О, и у меня снова болит голова. Ура.
— Доктор назначил компьютерную томографию, а потом мы вернемся сюда. И, если я права, тебе понадобятся швы.
Мне определенно понадобятся швы.
По крайней мере, если судить по моему лицу. Однако при травмах головы кровотечение усиливается. Но я услышал треск. Не нужно быть гением, чтобы понять, что что-то разбито. Прямо как мое сердце.
Хоккей – это мое всё. Я не занимался ничем другим с тех пор, как мне исполнилось пять лет, и я всегда знал, что это мое будущее. С самого детства я всегда мечтал стать игроком НХЛ, и ничто не могло помешать мне достичь этой цели. Остановит ли это меня сейчас? Лишит ли это меня средств к существованию? Я не могу не бояться, что это в буквальном смысле выбьет меня из игры на сезон, даже на всю жизнь. Такое чувство, что я подвожу своих родителей. После всего, чем они пожертвовали, чтобы я мог быть здесь, а теперь это может быть отнято из-за мелкой драки. Мой отец работал на двух работах, пока я не поступил в колледж на полную стипендию. Он так много работал, что я его почти не видел, но он все равно находил время для моих игр. Он не пропустил ни одной. Мои родители оба прошли через многое только для того, чтобы я мог осуществить свою мечту, и последнее, чего я хочу, – это подвести их.
Моя грудь болезненно сжимается, пока не становится трудно дышать, и я начинаю потеть. Дышу тяжело, так тяжело и быстро, что я не успеваю.
— Эй, — спокойно говорит медсестра, — Все в порядке. Мы собираемся тебя подлечить. Ты в порядке!
Я замедляю дыхание, пока она имитирует дыхательные упражнения вместе со мной, и это действительно работает, снова расслабляя меня – настолько, насколько это возможно при пульсирующей головной боли, тошноте и невозможности полностью открыть глаза. Свет действительно выводит меня из себя, но ничто и никогда не выведет меня из себя больше, чем если моя хоккейная карьера закончится здесь, на этой больничной койке. Если меня выведут из этой игры, я буду готов к тому, что кто-то заберет и меня из этой жизни.
— Больно. — Я стону. — Очень плохо.
— Я знаю, милый. — Медсестра касается моей руки, и у нее звонит телефон. — Это Стейси. — говорит она. — Ох, вы готовы? Мы будем там минут через десять. Видит бог, я не умею снимать хоккейную форму.
Я ухмыляюсь.
— Я тоже не знаю, смогу ли тебе помочь. — И честно говорю ей, — У меня действительно чертовски болит голова.
— Ну, ты постарайся, большой мальчик. — Она смеется: — А какой у тебя рост?
— Шесть футов четыре дюйма (прим.: примерно 1м95см). — Она вздыхает, а я смеюсь, отчего у меня сильнее начинает пульсировать в голове.
— Давай начнем со штанов, носков и... О, Боже мой. — Она хмурится. — Сколько слоев на тебе надето?
— Много. — Я стону, когда она начинает стаскивать с меня носки. — Я помогу, клянусь.
Стейси быстро снимает с меня хоккейные штаны, колодки и другие слои одежды с помощью ножниц. В тот момент, когда у меня расплывается в глазах и кружится голова, у меня под подбородком оказывается еще один пакет. Она как будто экстрасенс, потому что меня снова тошнит, и она похлопывает меня по руке, когда я заканчиваю.
— Бедняжка. — Я действительно чувствую себя бедняжкой прямо сейчас, не буду врать. Это по-королевски отстойно. — Я собираюсь снять с тебя майку и верхние слои одежды, а затем мы сделаем тебе компьютерную томографию, хорошо?
— Хорошо, — выдавливаю я из себя.
После того, как она все срезала, Стейси надевает на меня халат и везет в рентгенологию. Мне все еще трудно открыть глаза, но как только они кладут меня поближе к куполу и вводят какой-то краситель в капельницу, я пытаюсь расслабиться. Это тяжело из-за громкого звука, который издает аппарат, но я довольно хорошо справляюсь с тем, чтобы оставаться неподвижным. Было такое ощущение, что я писаюсь под себя, когда все тепло приливает к моему члену. Какое странное чувство.
Техник-рентгенолог заканчивает, выкатывая мои носилки туда, где ждет медсестра, и Стейси вывозит меня обратно в коридор с ярким светом. Люди проходят мимо, бросая на меня взгляды, полные жалости, и я просто нутром чую, что они, вероятно, узнают меня. Я ненавижу, что они жалеют меня, в основном потому, что это заставляет меня думать о наихудшем возможном исходе.
Стейси открывает дверь в мою палату, заталкивает меня внутрь – я не знаю, как этой маленькой женщине удается катать меня повсюду – и подключает обратно к мониторам. От их постоянного гудка у меня сильнее болит голова, и я закрываю глаза, пытаясь отгородиться от света настолько, насколько это возможно. К счастью, она молча выходит, оставляя меня ждать доктора.
После того, что кажется вечностью, раздается стук в дверь, и входит мужчина лет, наверное, шестидесяти.
— Добрый вечер, мистер Андерсон. — Он быстро оглядывает меня и садится на низкий табурет рядом с каталкой. — Как вы себя чувствуете?
Что за глупый вопрос.
— Дерьмово, — отвечаю я с ухмылкой. В этой ситуации нет ничего смешного, но, поскольку мне кажется, что я услышу плохие новости, я полностью отвлекаюсь.
— Да. — Он морщится. — Итак, у вас небольшое кровоизлияние в мозг, которое должно довольно быстро рассосаться, судя по его размеру. И у вас действительно есть крошечный перелом черепа. Всего около дюйма (прим.: примерно 2,5см).
Да, плохие новости.
— Кровоизлияние в мозг? — Спрашиваю я, когда мое дыхание снова учащается. В моей голове проносятся все возможные варианты. — Как долго я буду сидеть на скамейке запасных?
— Ну, во-первых, мы хотим оставить вас под наблюдением, пока кровоизлияние в мозге не пройдет. — Он невозмутим. — Просто на случай, если станет хуже.
— Хуже? — Я повышаю голос. Может стать хуже? — Как долго?
— Неделя.
— И как долго на скамейке запасных?
— Если все пройдет гладко и кровоизлияние в мозг прекратится... — Он умолкает, просматривая результаты компьютерной томографии на компьютере. — Вероятно, еще через несколько недель после выписки. Мы постараемся.
Блядь.
— О, хорошо. — Это все, что я могу сказать. Потому что, какой у меня есть выбор?
Затем он продолжает говорить, объясняя все возможные осложнения и почему он держит меня в больнице неделю. Все это влетает в одно ухо и вылетает из другого. Все, на чем я могу сосредоточиться, – это пробыть здесь неделю, и по крайней мере, несколько недель на скамейке запасных.
Но что, если станет еще хуже?
Что, если я останусь на скамейке запасных на весь сезон?