Иногда я присоединяюсь к Шайенн на катке и катаюсь на коньках. Не могу сказать, что у меня это хорошо получается, но она действительно хороша в преподавании. Я все еще делаю шаги, не совсем готовая к скольжению. Каждый раз, когда я пытаюсь, у меня сводит живот, и я чувствую, что вот-вот упаду на задницу. Вот почему я украшена накладками для ягодиц – я не знала, что такие бывают, – наколенниками и шлемом. Я выгляжу нелепо. Да, она смеется каждый раз. Но мне становится лучше. По крайней мере, я так себе говорю.
Бейли: Суббота.
Шей: Ты не собираешься спать?
Бейли: Смогу ли я когда-нибудь? К черту сон. Сон для слабаков.
Шей: Вот это настрой. Увидимся там, детка.
Я залпом допиваю свой кофе, потому что это длится целую вечность, и когда я смотрю на время, уже половина шестого вечера. Есть много времени для завтрака. Я думаю, это будет заморозка.
Я чищу зубы, запрыгиваю в душ, а потом одеваюсь. Мои волосы мокрые, но я все равно собираю их в хвост, закручиваю большой резинкой, чтобы волосы не ломались – у меня чертовски тонкие пряди – и смотрю на себя в зеркало. Под моими зелеными, как морская пена, глазами появились темные мешки из-за недосыпа и ночных кошмаров, поэтому я ухаживаю за кожей, а затем подправляю их большим количеством консилера.
Затем я наношу остальной макияж, потому что без него я кажусь миру мертвой. Я даже не знаю, зачем я волнуюсь так. Не похоже, что кого-то, черт возьми, беспокоит, как я выгляжу на работе, кроме меня самой. Хотя в моей жизни нет ничего упорядоченного, моя внешность – это единственное, что я могу контролировать. Именно поэтому я всегда стараюсь выглядеть презентабельно. В последнее время для моего выживания крайне важно что-то контролировать, особенно когда бОльшая часть того, что я делаю выходит за границы моей нормы.
К тому времени, как я готова, мое блюдо размораживается, и пришло время выходить. Поездка до больницы занимает тридцать минут в одну сторону, и я уже выезжаю. Если я не выеду вовремя, пробки возьмут верх надо мной, и я опоздаю.
С едой в руках и рабочей сумкой я проверяю, на месте ли моя бита, затем выхожу из своей квартиры-студии, запирая засов на выходе. Я смотрю налево и направо, прежде чем подойти к лестнице и сбегаю по ней, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Прежде чем сойти с нее, я снова оглядываюсь, а затем бегу к своей машине, когда считаю, что вокруг безопасно. Я всегда паркуюсь прямо перед лестницей, чтобы быстро сбежать, если это когда-нибудь понадобится. Меня даже не волнует, что я выгляжу нервной, - я никогда не буду этого отрицать. Но прошлый раз был последним, и я никогда больше не поставлю себя в положение, когда я буду достаточно уязвима, чтобы снова подвергнуться насилию.
Я запираюсь в машине и бросаю свою рабочую сумку на пассажирское сиденье и выезжаю со стоянки. Сейчас шесть часов, и у меня есть сорок пять минут до того, как я должна быть там, на месте и готовой к работе. Итак, я выезжаю из своего жилого комплекса так быстро, как только могу, прямиком на шоссе.
К счастью, поездка на работу проходит довольно спокойно, пробок почти нет. И все же, когда я заезжаю на больничную стоянку и не нахожу свободного места рядом со входом, в груди у меня снова начинает сжиматься от этого страха. Не сегодня, пожалуйста. Не сегодня.
В итоге мне приходится парковаться в четырех рядах отсюда, официально по крайней мере в пяти минутах ходьбы от двери, и у меня начинают дрожать руки. Но я все равно беру свою рабочую сумку и осматриваюсь, прежде чем выйти из машины. Я запираю ее, пока не слышу звуковой сигнал, и практически бегу к двери. Может быть, если я буду бежать достаточно быстро, то доберусь туда в два раза быстрее. Сегодня ночью холодно, и я ничуть не облегчаю себе жизнь, не надевая куртку. Я совсем забыла об этом, и у меня под халатом длинные рукава, но их просто недостаточно, когда я на улице.
Я подхожу к двери и сканирую свой пропуск. Услышав электрический звук открывающейся двери, я закрываю ее за собой, чтобы никто не мог войти без своего бейджа. Когда мы направляемся к лифту, у всех на шее висят стетоскопы, и я морщусь. Я надежно спрятала свой в сумку, отказываясь ставить себя в положение, при котором меня можно удушить им.
Боже, иногда я действительно звучу как сумасшедшая.
Оказавшись в лифте, мы находимся в такой тесноте, что я едва могу дышать, и когда наконец добираемся до десятого этажа, я чуть ли не бегом бросаюсь в комнату отдыха. Сканируя свой бейдж, я снова слышу жужжащий звук, означающий, что дверь открывается, и вхожу. Это большое помещение с запирающимися шкафчиками вдоль одной из стен, двумя длинными столами в центре комнаты, окруженными стульями, телевизором и раковиной. Все стены увешаны плакатами о навыках медсестер и объявлениями. На одном из столов коробки с пиццей, а рядом с ними бумажные тарелки.
Я подхожу к своему шкафчику, набираю комбинацию и достаю из сумки планшет и стетоскоп. Когда я готова, я выхожу из комнаты и иду на пост медсестры, чтобы получить отчет. Там уже собралась толпа, и, как всегда, я пришла одной из последних. Но то, что я получаю всех своих пациентов у одной и той же медсестры, немного обнадеживает, поскольку это означает, что мне не нужно ждать кого-то еще.
Медсестра Линда, симпатичная брюнетка с голубыми глазами, которая определенно моложе меня, подходит ко мне со своим планшетом.
— Готова?
Я киваю:
— Как и всегда.
Линда провожает меня до одной из палат, открывает дверь, пока мы обе не оказываемся внутри.
— Это миссис Эрин Джонс. Семидесятипятилетняя женщина с диабетическим кетоацидозом. В последний раз уровень сахара в ее крови был шестьсот, и мы пытались контролировать его с помощью капельницы инсулина. Палец прокалывать каждые два часа...
Она все рассказывает и рассказывает о работе в лаборатории и обо всем, что они обсуждали. Как у миссис Джонс много посетителей за смену (здорово) даже ночью. Её муж иногда остается на ночь, когда чувствует себя достаточно хорошо, чтобы это сделать.
— Привет, миссис Джонс, — говорю я с фальшивой улыбкой, мои губы почти отказываются приподниматься, лицо напряжено. — Меня зовут Бейли, и я позабочусь о вас сегодня вечером. Если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, нажмите на индикатор вызова. Но я все равно пробуду здесь совсем немного.
— О, пожалуйста, дорогая. Зови меня Эрин.
Я киваю.
— Эрин.
Я чувствую облегчение, как только отворачиваюсь подальше от ее любопытных глаз, чтобы написать на доске свое имя и номер телефона. Затем я выбегаю из палаты, Линда следует за мной по пятам. Я, наконец, снова могу дышать, когда выхожу в коридор, и вдыхаю так необходимый мне воздух. Со времен Роба – черт возьми, я ненавижу думать о нем – у меня появилась социальная тревожность. Это сказывается на моей работе. Мои руки и подмышки потеют просто от разговора с моими пациентами. Это причиняет мне настоящую физическую боль.
Думаю, единственный человек, которого я все еще впускаю, – это Шайенн.
Линда закрывает дверь миссис Джонс и ведет меня в палату следующего пациента, продолжая тараторить, что она делает постоянно. Я следую тому же ритуалу, что и всегда: представляюсь, нацепляю фальшивую улыбку, пишу свое имя на доске и выхожу из палаты. Я изо всех сил стараюсь поддерживать хорошие манеры у постели больного, но в некоторые дни мне труднее, чем обычно.