Габриэле с удовольствием слушал ее восторженный монолог, глядя, как ее пальцы ласкают лохматую собаку, утопая в длинной белой шерсти. Он очень гордился своим домом и его роскошным убранством и был счастлив, когда люди оценивали это, — не случайно во время съемок того или иного фильма «уикэнды у Габриэле», на которые приглашались все члены съемочной группы, стали традицией. Если это правда, что в жизни каждый из нас играет какую-то роль, он не видел для себя более подходящей роли, чем роль гостеприимного хозяина. Пусть многие считали, что его пристрастие к роскоши и к пышным празднествам было лишь желанием выставить себя напоказ, блеснуть перед другими своим богатством… Какая разница в конце концов, как они это истолковывали? Люди всегда с радостью откликались на его приглашение и потом еще долго вспоминали о приеме — этого ему было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя удовлетворенным.
— Кто-то из моих знакомых назвал мою голубую гостиную гостиной арабского шейха, — сказал он. — Ту самую, которая так понравилась тебе.
Она засмеялась.
— Это, наверное, из-за атласных подушек. Как же они красивы! Я бы никогда не подумала, что в наше время подушки еще вышивают парчой — да еще украшают камнями… Но все-таки самая красивая комната — это твоя ванная. Та, где золотые краны, и люстра из горного хрусталя, и это безумное зеркало во всю стену…
— Моя ванная и шокирует людей больше всего, — заметил он. — Они считают ее излишеством, дурным тоном. Для большинства людей приемлемы золотые пепельницы в моей гостиной, или обои с золотым тиснением, или даже те атласные подушки. Но они никак не могут понять, какой смысл устанавливать в ванной краны из чистого золота, да еще с большим алмазом на каждом.
— По-моему, это яснее ясного. Где, как не в ванной, устанавливать все самое красивое? — Она погладила по голове волкодава, который терся о ее ноги, требуя ласк. — Я думаю, ванная — это самая близкая человеку комната из всего дома, даже ближе, чем спальня. В ванной мы расслабляемся как нигде. В ванной мы остаемся одни и нас ничто не отвлекает, значит, мы обращаем больше внимания на то, что нас окружает. Вообще приятно смотреть на красивые вещи, когда лежишь в горячей воде.
— Тебе нравится лежать в горячей ванне?
— Спрашиваешь! Я бы, наверное, могла провести в ней полжизни. Мне иногда горячая ванна кажется решением всех проблем… А у тебя просто королевская ванная. Ты, наверное, чувствуешь себя самым настоящим королем, когда купаешься в ней.
— Они и называют меня в шутку королем, — сказал он, смеясь. — Королем Кинематографа, конечно, а не Итальянской Республики, которая в таком случае перестала бы быть республикой…
— Они — это кто?
— Народ на студии. И вообще все те, кто знает меня близко.
— Но почему в шутку? — недоумевала она. — Ты ведь в самом деле очень известен, если я правильно поняла.
— Ты правильно поняла, Вероника. Мои сюжеты в самом деле имеют успех… Но те, кто знает, как я живу, — они, наверное, думают, что я специально окружаю себя роскошью, чтобы доказать всему миру, что я король. Королевская слава — королевская жизнь, понимаешь? Кому-то это кажется смешным… — Он умолк, потом, понизив голос, добавил: — Может, я и в самом деле хочу доказать, что я король. Только не всему миру.
Она стояла неподвижно, внимательно разглядывая в полутьме его лицо.
— Доказать самому себе, Габриэле? — спросила она очень тихо. — Ты хочешь доказать это себе самому?
Он рассеянно кивнул, потом удивленно посмотрел на нее. Неужели она уже поняла?..
— Когда ты стал известным? — спросила она. — Наверное, очень давно?
— Очень. Все началось, когда… Мне было тогда меньше лет, чем тебе сейчас.
— И ты всегда жил… вот так?
— Я всегда старался жить как можно… красивее, по мере средств, — скромно ответил он — и усмехнулся по поводу этой своей скромности. — Конечно, я далеко не сразу смог себе позволить золотые краны в ванной. Но даже то, как я жил двадцать лет назад, уже называлось, наверное, роскошью — по обычным меркам.
— И после двадцати лет славы и роскоши ты еще не доказал себе, что ты король?