Мы поженились тем же летом, и я увез ее к себе в Нью-Йорк. Я думал, что вначале нам будет трудновато ужиться под одной крышей и что мы будем долго привыкать друг к другу, ведь мы были совершенно чужими людьми. К моему удивлению, особых трудностей не возникло. Помогло, наверное, актерское дарование твоей мамы — она просто вошла в роль моей жены, потому что эта роль была удобна ей на данном этапе жизни, и блистательно играла ее не только на людях, но и дома. Правда, иногда она переигрывала… В конце концов я сказал ей: «Перестань притворяться. Ты ничем мне не обязана. Я не рассчитывал на твою любовь, когда предложил тебе выйти за меня замуж. Просто ты нуждалась в ком-то, кто взял бы на себя заботу о тебе, и мне захотелось стать этим человеком. Почему, я и сам не знаю». Сначала это ее оскорбило, но потом она сказала, что я прав и нам лучше быть честными друг с другом. Мы стали спать в разных комнатах, и у мамы появились свои интересы… Точнее, один-единственный интерес: итальянский язык. Она попросила меня нанять ей преподавателя и с невероятным усердием взялась за изучение итальянского. Занятия настолько увлекали ее, что ее апатию как рукой сняло — она вдруг ожила, стала жизнерадостной, какой раньше я никогда ее не видел. Теперь, уезжая в офис, я мог не бояться, что она натворит глупостей. Но все-таки на всякий случай просил домработницу присматривать за ней и не оставлять надолго одну, объясняя это тем, что жена страдает внезапными обмороками.
Когда у нас родилась ты, я перестал так тревожиться. Твое рождение преобразило ее. Из нервной девушки, страдающей перепадами настроения и депрессиями, она превратилась во взрослую уравновешенную женщину. Твое рождение к тому же в некотором смысле сблизило нас. Мы больше не были такими чужими друг другу, как раньше, потому что у нас появился один и тот же главный интерес в жизни — ты. Мы оба одинаково сильно любили тебя и более всего на свете желали лишь одного: чтобы наша дочь росла здоровой и счастливой.
— У меня самые замечательные родители на этом свете, — с улыбкой сказала Вероника. — Я всегда говорила всем и каждому: у меня самые замечательные родители, какие только могут быть… — Она запнулась, и ее лицо омрачилось при воспоминании о холодном, чтобы не сказать враждебном приеме, оказанном ей матерью сегодня утром. — Я думаю, что эти чертовы таблетки выбили ее из колеи, — прошептала она, скорее рассуждая сама с собой, чем обращаясь к отцу.
— Конечно, это все из-за таблеток, — уверил ее отец, уловив ход ее мыслей. — Вот увидишь, мама сама пожелает встретиться с тобой, как только окончательно поправится. Да у нее на всем белом свете нет никого дороже тебя — может ли она вдруг ни с того ни с сего охладеть к своей родной девочке? — Эмори подавил зевок и сделал слабую попытку улыбнуться. — Так что перестань сокрушаться по этому поводу и лучше расскажи мне, как твои дела. Съемки уже закончились?