Конечно, не прикасаюсь. Потому что я взрослый мужик, которому такие глупости на фиг не сдались. А еще, потому что опасаюсь за свои пальцы. Оттяпает, проглотит и не моргнет.
— Чего тебе надо, Демид? — выдает, как всегда, нагло.
Криво усмехаюсь. Ежик такой Ежик.
— Мне?
Чувствую себя идиотом, которого поймали на месте преступления, но он продолжает отпираться.
— Ну, а кому еще?
— Это ты села в мою машину, а не наоборот.
Лера удивленно поднимает брови:
— Думаешь, я не заметила, как ты тут в пятницу сидел и пялился на меня?
Вот зараза… Чувствую себя еще большим идиотом.
— Решил в сталкеры заделаться?
— Мне, по-твоему, делать больше нечего?
— Это ты мне скажи, — взгляд у нее прямой. Холодный.
— Что ты сделала с волосами? — задаю тот вопрос, который не дает покоя с момента нашей новой встречи.
— Что не так?
Вопросом на вопрос. Снова холод в глазах.
— Рыжая ты мне нравилась больше.
— Знаю. Поэтому и убрала.
— Назло?
— Нет. От мусора избавлялась.
До меня постепенно начинает доходить, что ни черта она не такая же, как и прежде. Жестче стала, взрослее. Раньше не мог просчитать ее поступки, потому что дичь творила несусветную, теперь же не могу прочитать, потому что закрыта.
Чего-чего, а закрываться Вознесенская точно не умела. Пожар, цунами, брачные игры розовых пони — все как на ладони было. Теперь нет. Теперь она…чужая. Я не чувствую от нее привычного отклика и от этого поднимается дурацкое, обиженное разочарование. Будто ждал конфету, а ее нет, отдали другому.
— Ты так и не сказал, что здесь делаешь.
Я молча рассматриваю ее, испытывая какую-то дикую тоску. Мне чертовски не хватает того, другого Ежика.
— Я не знаю, — жму плечами, — просто увидел тебя снова и захотелось…посмотреть поближе.
— Без проблем. Смотри, — поворачивает лицо в одну сторону, потом в другую, — ну как? Все в порядке?
Она меня бесит.
— Так себе.
— Прекрасно, — пропускает мимо ушей мою убогую шпильку, — теперь, когда твое любопытство удовлетворено, я надеюсь, что ты уедешь и больше никогда не появишься на моем горизонте.
Посылает она, как и прежде, с душой. Хоть это не меняется.
— А то что?
— Да ничего, Демид, — Лерка разводит руками, — просто ничего. Ты мне не интересен. Я не хочу тебя видеть. Вспоминать прошлое — тем более.
— Думаешь, я хочу? — цежу сквозь зубы.
— Понятия не имею, чего ты там хочешь. Но меня это не касается. Поэтому будь добр, не появляйся тут больше. Не следи за мной, — она поднимает указательный палец, обрывая мой протест, — мне это не нравится. Иди к своей Вобле…Или как ее там. А меня просто оставь в покое.
Говорит, а на лице ни одной эмоции. В глазах пусто. Мне даже хочется ее встряхнуть, чтобы разозлилась. Не хватает той самой дури, которая раньше кипела и безудержно выплескивалась наружу.
— Ты переоцениваешь…
— Да-да, я помню, — бессовестно перебивает и щелкает замком, — надеюсь, мы поняли друг друга, и я больше не увижу тебя тут?
И ведь не шутит. Никакого кокетства, никаких игр. Холодная просьба. Что ж так тяжело дышится, а?
— Конечно, не увидишь, — я снисходительно хмыкаю. Вполне искренен, и даже верю самому себе, — любопытство удовлетворено.
— Вот и чудесно, — Лера скупо улыбается, — счастливо оставаться.
Руку на отсечение даю — она облегченно выдохнула. Будто избавилась от досадной проблемы. Это царапает.
— Цветы забыла! — напоминаю, когда она уже на улице и хочет закрыть дверь.
— Дарю. Тебе они нужнее, — не оборачиваясь, фыркает и уходит.
А у меня внутри не пойми что творится. Злюсь, бешусь, задыхаюсь от иррационального бессилия и разочарования. Мне не понравилась наша встреча. Я после нее в полном раздрае и чувствую себя обделенным.
Я ждал другого. Других слов, других взглядов, а получил только холод.
Хотя с чего должно быть иначе?
Все правильно. И Лерка молодец, что не начала жевать сопли и рыдать у меня на груди. Но, черт подери, почему так тошно? Мне кто-нибудь может это объяснить?
Смотрю на ее ромашки. Они меня раздражают самим фактом своего существования. Стаскиваю их с приборной панели, сдуваю насыпавшуюся желтую пыльцу и пестики-тычинки обвалившиеся с цветов.
Засранка! Специально ведь кинула!
Внутри букета торчит карточка, украшенная до тошноты банальными сердцами и плюшевыми медведями. Конечно, я ее достаю и читаю.