Деньги многое решают. И я отдам последние из своих запасов, чтобы добраться до Скайлер. Если она любила Шай, то поможет мне. Я не позволю, чтобы они выиграли. Не со мной. Не в этой жизни. И я умею убеждать людей. Я сам поеду в Вашингтон и расскажу тем, кто боится за свою судьбу, чем грозит им другая сторона. Я буду обивать пороги и дальше, но месть свершится.
Глава 55
Шайди
Шесть месяцев спустя заключения…
Тюрьма — это то же самое рабство. И здесь тоже не важно виновен ты или нет. Тебя осудили. Поставили перед фактом. Не спросили ни о чём и уж точно не собираются верить. Тюрьма по сравнению с рабством довольно щадящее место. Хотя здесь тоже есть насилие. Есть та же жестокость. Но не от мужчин, а от женщин. Самые чудовищные преступления совершают именно женщины. Они опаснее мужчин в сотни раз. Они отвратительнее их. Вроде бы та же стая моли вокруг, но горят здесь чаще.
Рядом со мной, справа, появляется тень, как и с другого бока, как и спереди, и я опускаю пластиковую вилку на одноразовую тарелку. Опять. Каждый день одно и то же. Каждый проклятый день приходится выживать и защищаться. Порой это надоедает. А порой хочется выплеснуть куда-то свою боль, скопившуюся внутри.
Со стола, под общий смех, летит мой поднос на пол от удара по нему. Равнодушно поднимаю голову и встречаюсь с полным ненависти взглядом.
— Слушай, если сейчас ты скажешь гадость, которую я проигнорирую, а твои грязные шавки начнут раздражать и так мою неустойчивую психику, то отвечу, и мы все пойдём в карцер на пару суток. Зачем тебе это нужно? Я тебя не трогаю, так и ты отвали от меня, — спокойно произношу. Да, я знаю, что реакция на подобное всегда одинакова. Желание показать своё превосходство, доказать окружающим, что власть в её руках и тому подобное.
Девушка моего возраста, которую здесь зовут «Танк», гадко усмехается, и в следующую секунду резкая вспышка боли пронзает скулу. Сваливаюсь со стула и сплёвываю кровь. С губ срывается тихий стон, но его не слышно. Хохот, очередной удар в живот и неприкрытая ненависть просто к человеческой жизни. Но сегодня не тот день, когда я могу смолчать. Сегодня ужасный период боли и воспоминаний, тяжёлых снов и образ моего мотылька в них.
— В следующий раз будешь думать. Обожаю учить тебя манерам, сенаторская дочка.
Плевок летит мне в голову, как и подзатыльник. Распахиваю глаза, злость, обида и ярость за то, что я потеряла все свои надежды из-за жестокости и ненависти тех, из-за которых я появилась на свет, туманят разум. Хватаю складной стул, на котором ещё пару минут назад сидела сама и с размаху бью эту суку. За полгода я ни разу ей не отвечала. Ни разу не подавала голос в столовой, как и в камерах. Я старалась быть незаметной, но меня заметили сразу же. Меня возненавидели сразу же. Они уже знали, кто к ним приедет. Все мои преступления, и не только мои, стали достоянием низшего общества. Я умираю и теряю воспоминания, которые помогали мне терпеть всё это. Я забываю Рейдена и его прикосновения. Из памяти быстро стираются его голос и смех, оставляя только плохое.
Я, как безумная, размахиваю стулом и вижу кровь. Она подхлёстывает меня защищаться дальше. Из горла вырывается крик боли, и я размахиваюсь, давая отпор следующей и следующей дряни, пока ток не пронизывает каждую клеточку моего тела, и я падаю, сотрясаясь в конвульсиях. И так каждый раз. Даже когда бьют тебя, виновата ты. Когда бьёшь сама, виновата тоже ты. Всегда виновата ты. Всегда.
Меня бросают на холодный бетонный пол и ледяная вода бьёт по телу, причиняя физическую боль. Цепляюсь пальцами за кафель, но поток настолько сильный, что я снова падаю. Это наказание за непослушание и драку в столовой. Каждый дюйм кожи болит, когда меня тащат по полу и швыряют на грязный пол карцера. Холод пронизывает до костей, а я лежу и смотрю в темноту. Всё становится безразличным, даже боль. Пожизненный срок — это близкая смерть, и я готова на всё, но только бы Рейден жил.
Облизываю высохшие губы и дотрагиваюсь пальцами до раны в уголке рта. Кривлюсь, отползая к стене, и забиваюсь в угол. Здесь всегда темно и холодно. Здесь всегда тихо и одиноко. Обычно я радуюсь тому, что меня сюда бросают. Никто не жужжит над ухом. Никто не пытается вывести меня на эмоции. Никто не трогает. Но именно здесь всё самое плохое возвращается в сознание. Темнота делает людей не защищёнными перед горем и болью. А у меня этого «добра» достаточно.