Спустя мгновение маска из левой руки Лорели оказалась у меня. Девушка посмотрела на меня с хитринкой и заметила:
— Скорее надевайте. В омнибусе уже надо быть в маске. Иначе ваш наряд запомнят! И с легкостью распознают в толпе.
Внезапно очутившаяся у меня маска больше всего напоминала паутину — правда, создавал её паучок явно под алкогольным опьянением, столько раз он нарушил прямую линию и свернул совсем не туда, куда нужно. Вырезали для глаз причудливо изогнулись к краям в виде стрелочек. К бокам маски крепились черные атласные ленты, которые я завязала в неряшливый бантик, когда маска все-таки оказалась у меня на лице.
— Как влитая, — обрадовалась Лорели. — Просто чудесно! А как вам я?
В этой золотой маской Лорели напоминала фарфоровую куклу. Белая кожа, голубые глаза в прорези и сияние металла. Верхний край маски оканчивался неодинаковыми треугольниками, напоминающими всполохами огня, и сама Лорели вдруг будто загорелась.
Слишком часто я думаю об огне.
— Мне кажется, — ответила я, — вас смогут распознать и в маске, по волосам.
Лорели рассмеялась, и под её смех мы покинули Академию, толкнув огромнейшую дверь. Переступая через порог, я чувствовала себя Алисой, которая злоупотребила магией и уменьшилась во много-много раз. Иначе отчего всё стало бы таким большим?..
— У меня была мысль их спрятать, но, с другой стороны, знать, что я — это я, никто не будет наверняка. Но ведь никому не запрещено восхищаться мной, подозревая, что это я? Сложно объяснила, наверное, — она вздохнула.
— Нет, — я качнула головой, — вполне понятно.
— А у вас хорошо получается объяснять, — сделала очередной комплимент Лорели. До этого вечера я и не подозревала, что она так любит поговорить.
А небо-то какое было на улице, небо!
Как будто там, на плоскость выше, был свой сад с персиковыми деревьями; и будто пару дней назад они вдруг зацвели, все одновременно. Но век цветения не долог, увянуть всегда куда проще, чем поддерживать красоту, так что эти тысячи персиковых деревьев, сговорившись, сбросили цветки. А те в полёте разделились на лепестки и застелили ими границу между нашими плоскостями.
Нежно-розовое, с переливами в оранжевый, небо.
На секунду стало жалко, что платье на мне не белоснежно-белое — оно бы с благодарностью впитало эти нежные краски. Что таить, был у меня когда-то некто, имеющий потенциал в будущем стать мне мужем. Перед сном (если оставалось время) я лежала и представляла, как стою в белом платье, держа его за руку, а за нашими спинами разливается закат — примерно такой же. Угасает солнце, но ведь есть ещё улыбки, и они сияют ничуть не хуже.
Подъезд к Академии выстилали белые плитки. Образуя полуокружности, они замыкались в два фонтана — с левой и правой стороны. Оба фонтана изображали человека в полный рост. Левый — женщину, спина отведена назад, руки подняты к небу, будто она пытается остановить нечто страшное, летящее в её сторону. Застыли навечно обрывки платья, встревоженного ветром. А справа стоял мужчина, чем-то похожий на Гетбера: длинный плащ, ботинки с высоким голенищем; лица не разглядишь, поскольку он стоит спиной к тем, кто покидает Академию. В отличие от женщины, явно попавшей в беду, мужчина разводит руки в стороны, будто сделал уже всё, что мог, и сейчас ожидает аплодисментов.
Струи выбиваются ровно из центра их ладоней. Взмывают вверх необычно, закручиваясь в спираль, и с громким плеском разбиваются о водную гладь.
Жалко, что у меня нет с собой телефона. Какие классные фотки бы получились.
Если вдруг предположить, что всё, сказанное Гетбером, правда, и я в самом деле не сплю (хотя, конечно, я сплю), Академия заработала бы неплохие деньги, промышляя междумирным туризмом. Столько красивых мест, и это в одной лишь Академии. Каков сам Вейзен, я даже боюсь представить.
Омнибусов здесь целых три штуки, держатся друг друга, замерев под фонарём на длинной черной ножке. Будто, если осмелятся сдвинуться хоть на метр, их поглотит буйство нежно-розовой бездны. Смешные. Нечто среднее между нашими буханками и огромными металлическими жуками. Металлические, так и отсвечивают золотыми брюшками, и оконца круглые, как отверстия трахей. Нормальные автобусы компактные, лишенные всяких излишеств, а у этих во всю сторону идут усы: то зеркала, то антенны, то ещё нечто невнятное.