— Возможно, — согласилась я. И самая крупная из оставшихся у меня купюр опустилась на грубую ладонь Ахелфа. — Я возьму самый маленький. Но за двумя другими, как уже сказала, обязательно вернусь.
— Договарились, — улыбнулся Ахелф. И добавил, упаковывая молоток в коричневую шершавую бумагу: — Заходите почаще. Даже если будет нужен только совет.
Молоток стал вишенкой на торте — занял последнее свободное пространство в моей сумке и даже своим небольшим размером весомо её утяжелил. Я приблизилась к двери, почти уже перешагнула порог, однако любопытство оказалось сильнее меня:
— Откуда вы?
Было что-то чарующее, но чужеземное в его тёмных глазах, в смуглой коже. Что-то, что отдаляло его от истинных жителей Вейзена, но, как почудилось на мгновение, приближало ко мне.
— С этих улиц, — ответил он. — А вот вы неместная, так?
— Я работаю здесь неподалеку, — не стала раскрывать тайны я.
— Прогуляйтесь не по центру, а по трущобам, — предложил Ахелф, — встретите и не таких, как я. Только будьте очень осторожны.
— Ну спасибо, — я качнула головой и выскользнула из лавки, не дожидаясь, пока Ахелф скажет что-нибудь ещё.
Но в сердце светлячком в темную ночь запульсировало сомнение. На празднике нам нарисовали такую радостную картинку: и насколько она на самом деле далека от реальности? Все мои прогулки по Вейзену ограничены самым центром, выглаженным, как парадная рубашка, но что я увижу, если устремлюсь к периферии? Что прячут тёмные уголки Вейзена? Не зря же весь сегодняшний день меня преследует чувство тревоги.
Я поднималась к пешеходной дорожке, созерцая ступени — казалось бы, ведёт лестница к мастерской, а ступени потрепанные, кое-где наблюдаются каменные осколки. Только упасть не хватало.
Когда оставалось ступени две, некто протянул мне руку, и я узнала её даже раньше, чем подняла голову.
— Вилсон.
— Подъём здесь и в самом деле не из приятных, — вздохнул он, — поэтому я и нечасто сюда хожу… Давайте я помогу.
Я все-таки приняла его руку и уже с помощью Вилсона преодолела две последние ступени.
— Куда вы направляетесь, такой нарядный?
На нём был уже знакомый мне котёлок — тот самый, в котором Вилсон выступал на маскараде. И ещё — пиджак в облегченном стиле пиджаков из дома моды. Черная кожа, три золотые заклепки на левой стороны, две цепи — на правой.
— Да, представьте себе, — улыбнулся Вилсон, — иду я, значит, на премьеру спектакля, где играет одна весьма талантливая актриса, и тут замечаю вас. Удивительное совпадение.
— Не шибко я верю в такие совпадения, — призналась я. И тут же вспомнила: — Ваша мама, так? Вы говорили.
— Да, — Вилсон кивнул, — актриса из неё весьма талантливая. Вы, к слову, можете убедиться в этом самостоятельно. По вине ещё одного удивительного совпадения у меня есть с собой билет на пока что свободное место.
Мимо со скрежетом и пыхтением проползла одна из металлических машин-жуков. Я проследила за ней взглядом, а потом невольно посмотрела в глаза Вилсону. Слишком они яркие и светлые для такой мрачной обстановки.
Да и я тоже, конечно, молодец. Стою и бесстыже засматриваюсь на собственного ученика. Хорош, ничего не скажешь, но все-таки! Надо бы чётко обозначить свои границы. Раз и навсегда ясно высказать, что я ему — не подружка. А я вместо этого замечаю, как будто больше ничего меня не смущает:
— Я выгляжу неподходяще для театра.
— Это легко можно исправить, — фыркнул Вилсон. Снял с собственной головы котелок и поинтересовался: — Разрешаете?
А я кивнула вместо того, чтобы попросить Вилсона не устраивает собственное представление.
И вот мы уже идём бок о бок (спасибо, что не рука об руку) в сторону центральной площади. Даже оставляем позади уже знакомый мне модный дом. Только тогда я решаюсь нарушить молчание:
— О чём спектакль?
— Драма, — ответил Вилсон. — Об одной даме. Причём это ещё под сомнением, кто кому устроил драму — мир ей или она ему. Если в двух словах, она была неплохой волшебницей, а потом захотела большего, свернула не на ту дорогу. Так и началась её череда неудач.
— Вы говорили, спектакль по книге?
— Точно. Книга Каспара Зупера.
— Интересно, на чем он основывался, когда писал эту книгу. Не на событиях ли, которые в самом деле имели место быть?
Вилсон на мгновение задумался, а потом выдал уверенно:
— Нет. Он любит сочинять. Самое близкое к действительности в его книгах — это цвет штор, которые когда-то попались ему на глаза и понравились. Соблюдать историчность или писать о непридуманных людях — сложно, и факты всегда переврёшь, как ни старайся… Это он так говорил. Мы знакомы, — пояснил Вилсон, — само собой, ведь он сам ставил этот спектакль, никому другому Каспар и не позволит трогать его драгоценных детей.