— Извини, Ленз! Но совсем нет настроения толкаться плечами с элитой — толкаются ведь больно. Пропустишь? Я ведь не один.
Мужчина только теперь обратил на меня внимание. Скользнул взглядом по платью, чуть дольше рассматривал котелок. Потом махнул рукой и разрешил:
— Идите уж. Только билеты покажи.
Вилсон вынул два сверкающих фольгой листка из кармана пиджака, как фокусник — потребовалось ему меньше секунды. Ленз взял билеты, рассмотрел со всех сторон, будто ожидал, что Вилсон может его обмануть. Хотя, судя по неформальному общению, знакомы они уже давненько. Оторвав от каждого билета тонкую полосу с правого края, Ленз пробубнил:
— Вот уж не думал, что опять придется работать контролером. — И повторил: — Идите. Ты знаешь куда.
Благодаря связям Вилсона, мы миновали главный холл, даже в нем не присутствуя. И оказались в фойе, которое ведёт непосредственно к зрительному залу. Роскошное место, воплощенное в цветах вина и золота. За стеклянными витринами — театральные костюмы, вдоль стен — столы, полнящиеся закусками. И ещё повсюду много людей, сверкают они не хуже окружающей обстановки.
— Нам выше, — шепнул Вилсон. — Давайте скорее, пока никто нас не узнал.
Меня узнавать никто и не планировал, но я все-таки пошла за Вилсоном. Плавно закручивающаяся лестница привела на этаж выше. А за ней последовала ещё одна.
— Мы будем смотреть спектакль с крыши? — поинтересовалась я.
— Почти! С балкона.
Что там у нас по расположению мест в театральном зале?.. Впрочем, и без того понятно, что балконы — это нечто весьма возвышенное, и возможность посидеть на таких местах стоит немалых сумм. С каждым мгновением становится всё более неловко. И куда лезу? В сказку поверила? Не было места сказке в предыдущем моем мире, нет и в этом.
Вилсон привел нас к небольшой дверце, ручка которой со всей скромностью блистала бриллиантами, не меньше. Возле него стоял свой сотрудник театра, в этот раз в идеально проглаженном смокинге. И моложе лет на сорок — мой ровесник.
— Вилсон, — кивнул он. Мне показалось, что в его голосе скользнуло пренебрежение.
— Не задерживай нас, Полди, — Вилсон поморщился. Протянул билеты, и Полди лишь едва скользнул по ним взглядом. Меня он тоже не удостоил особого внимания. Видимо, спутниц у Вилсона было уже так много, что его знакомые перестали их отслеживать.
Бриллианты, вставленные в ручку, прокрутились, и мы оказались в зрительном зале. Красота — иначе не скажешь. Ряды ровных, как клавиши пианино, сидений, которые тем выше, чем ближе к выходу. Оркестровая яма с духовыми и струнными инструментами, в которой уже сидят музыканты, одетые во всё черное. Сцена скрыта за занавесом насыщенного пурпурного цвета.
И вид с балкона открывается просто прекрасный. Несмотря на расстояние, сцена будто лежит на ладони — можно рассмотреть каждый угол, не подстраиваясь под сидящих перед тобой и не задирая голову. Балконов здесь немного, восемь, и в каждом всего два кресла (обитых бархатом и украшенных резными позолоченными подлокотниками, но тем не менее).
Я заняла левое из этих кресел, чувствуя себя как минимум герцогиней. Спина выпрямилась сама собой, котелок переместился с головы на колени. На мгновение стало очень жалко, что я не потратила всю свою первую зарплату на одно из тех экстравагантных платьев, что так сильно покорили меня сегодня.
А Вилсон плюхнулся на место по соседству и заметил:
— Ужасно неудобные сидения. Особенно когда хочется прилечь.
— Зачем же лежать во время спектакля?
— Накатывает иногда. Не забывайте, я ведь ещё и болеть люблю. А искусство больную голову не лечит, скорее, наоборот.
Звонков мы услышали два. Не четыре и даже не три, но ведь мы не особо и спешили. А потом занавес нехотя расползся по двум сторонам, и спектакль начался. Он оказался необычным уже по той причине, что паузы между репликами здесь заполняли не посторонние звуки от зрителей, а музыка. Главная героиня, Сиджи, переживает по какому-то поводу — музыка добавляет тревожности; бежит — музыка ускоряется; любит — музыка замирает в самых неожиданных местах, как, собственно, замирает наше непокорное сердце.
Оказалась главная героиня, само собой, красавицей.
Сомнений не возникло в том, что именно её играет мама Вилсона. Хотя и кажется она отсюда совсем молодой, скорее старшей сестрой, чем матерью. Но волосы у неё — той же перламутровой белизны, что и волосы Вилсона. Черты лица сложно разглядеть издалека, но в жестах тонких изящных рук, в интонациях голоса я различила Вилсона.