— Кто это мы? — спросила Кира.
Барсуков поводил хмельным взглядом по девушке и сказал:
— Ты слушай, девочка, слушай, не перебивай. Мы сожжем все книги, разрушим музеи… Нужно, чтобы человек забыл тысячелетия. Свобода в одном: священная анархия… великий фейерверк страстей. Нет! Любви, покоя не жди, девочка… Я освобожу тебя… Я разорву на тебе цепи невинности…
— Вадим! — вскричала Любка ревниво.
— Я дам тебе все, что ты придумаешь, между двумя твоими объятиями… — продолжал тот, не обращая внимания на возглас своей любовницы. — Проси, сейчас проси… Быть может, завтра будет поздно.
Любка уже более спокойно и просительно потянулась к Барсукову:
— Вадим, ты мучаешь девушку, которая совсем не понимает, о чем ты говоришь.
Барсуков вскочил и грохнул кулаком по столу и вскричал:
— Любка, застрелю! Коснись только пальцем этой женщины!
Вошла Коростылева с бутылками в руках, поставила их на стол и нагнулась к Барсукову:
— Милок, там тебя какой-то беспризорник добивается. Барсуков вскочил:
– Іде он?
— Под акацией дожидается, аист.
— Яшка, кончай гулять… — он быстро направился к выходу, остановился и сказал Кире: — Пардон, мадемуазель, дела долга призывают.
Сопов уже встал, оправил одежду и пошел за Барсуковым.
— Ну, вот, а говорили… — обиженно протянула Кира. Барсуков обернулся, вернулся и галантно поцеловал руку Кире:
— До скорого свидания, девочка… Взглянул на свою любовницу и строго ей:
— Любка, смотри мне!..
— Да, уж смотрю… — усмехнулась она.
— Ох, господи, пора и мне на покой, милашки, — встала Коростылева. — Загулялась я тут сегодня… — сказала она, когда Барсуков и Сопов вышли. Она перекрестилась на иконку в углу и вышла из комнаты.
— Ну, и я пойду, на работу завтра рано… — встала и Кира.
— Да, куда ты, посиди еще. Сейчас выпьем… — налила вина в стаканы Любка. — Эх, жизнь наша сучья… — Выпила свой стакан залпом.
Сделав глоток, Кира спросила:
— Ты что же, нигде не работаешь?
— А зачем? — хохотнула та. — У меня Вадим есть, девушка. — И добавила: — Пока есть…
— Почему «пока»?
— Ты думаешь, я у него одна? И в тебя вот, вижу, втюрился он. Иди знай, что у него на уме… Может, меня и бросит.
— Поверь, я не хотела… Ты сама уговорила меня прийти. А мне так не хотелось, так не хотелось, как чувствовала…
— Да ты, как ты. Какой тебе упрек тут. Но все же… — усмехнулась Любка и замолчала.
— Что «все же»? — немного выждала, затем спросила Кира. Любка снова выпила, качнула головой и со вздохом ответила:
— Да, разве тебе все объяснишь вот так сразу, разве ты все поймешь…
— А кто он, Вадим этот?
— Он? — взглянула на девушку Любка и негромко промолвила: — Он большой и страшный человек. Очень… Эх…
— А с ним тот, тоже такой?
— Яшка? Одной масти и из одной колоды. Во всех делах правая рука Вадима. Кира помолчала, затем спросила:
— В каких же делах они сейчас могут быть, Люба? Карточки, трудное время, работаешь только ради хлеба куска…
— Приживешься если, то сама узнаешь то, что тебе знать будет положено…
— Наверное, и фамилия у твоего Вадима аристократическая, — мечтательно проговорила Богданова.
— Фамилия как раз у него не знатная… — усмехнулась та, — Барсуков… Кира вскочила, как ошпаренная и бросилась к дверям с возгласом:
— Барсуков?!
— Стой! Куда ты?! — бросилась Любка за ней: — Стой, дуреха! Стой!..
Через какое-то время Кира Богданова с удрученным видом была в кабинете Железнова. Он стоял за своим столом и сетовал:
— Эх, Кира, Кира, провалить такое дело! Да, разве же можно поддаваться своим эмоциям при выполнении задания?!
— Она когда сказала: «Барсуков», так я… Петр Иванович… я… я…
— Я, я… Где же твой холодный ум? Эх, как многому нам надо еще учиться, как многому., особенно выдержке, Богданова. И что же дальше было?
— Обегала я все вокруг… Никого… Вернулась, Любки тоже нет. Только Коростылева храпит в своей мазанке…
— Ну, вот давай возьмем тот случай, если бы ты нагнала всех этих бандитов и что?
— У меня браунинг… — тихо ответила девушка.
— Браунинг! А у них маузеры, да и стреляют они без промаха, офицерская выучка у них! Шлепнули бы они тебя, и точка. Эх, дивчина, дивчина ты… Все?
— Нет… Зашла к себе, а на дверях приколото… — подала она начальнику разглаженную коробку из-под папирос. — Финкой приколото было…
Железнов прочел и произнес негодуя: