Гу Ман продолжал с упоением рассказывать о том, что молодой господин Мужун очень требователен к чистоте своих столов и все столешницы из сандалового дерева в его доме должны блестеть так, чтобы в них можно было смотреться как в зеркало. Он не успел договорить, как мир вдруг закружился перед его глазами, и в себя Гу Ман пришел уже когда Мо Си грубо прижал его к стене.
— Ты…
«Ты что творишь?» — хотел сказать он, но не успел. Высокая фигура заслонила солнце, угрожающе нависнув над ним. Бесстрастное холодное лицо вдруг оказалось совсем рядом. Одной рукой Мо Си обхватил его за пояс, а другой подпер стену рядом с его головой и, опустив голову, накрепко запечатал бормочущие чепуху губы.
Поцелуй Мо Си был таким пылким и жестким, что казалось, будто он пытается излить все свои желания на мужчину в своих объятиях и одновременно поглотить его целиком вместе с кожей и костями. В каждом его движении невыносимая жажда боролась с железной выдержкой. Дыхание стало рваным и частым, а язык и губы обжигающе горячими. Словно рядом с этим мужчиной холодный и сдержанный молодой господин Мо в один миг стал совершенно другим человеком.
— Ты с ума сошел… это поместье Ваншу... — Гу Ман первым пришел в себя и, с трудом разорвав этот яростный поцелуй, попытался восстановить сбившееся дыхание. Влажные губы открылись и снова закрылись. — Кто-нибудь увидит!
У Гу Мана была тяжелая рука, а Мо Си и не собирался сопротивляться, только удивленно охнул, когда тот вывихнул ему руку.
— …Блять! — Гу Ман не ожидал, что тот не будет защищаться, и ему удастся так внезапно преуспеть. От неловкости и смущения, его кадык заходил ходуном. — Ладно! Ладно! Все! Ты сумасшедший! Я сдаюсь! Я был неправ. Давай, помогу тебе поставить кость на место.
Он протянул руки, чтобы помочь Мо Си вправить вывих, но молодой господин неожиданно увернулся, не давая прикоснуться к себе, и свирепо воззрился на него.
— ...Братан[1], хочешь, я на колени встану? Просто дай мне вправить его, а? Если молодой хозяин выйдет и увидит, что его гость ранен, точно с меня спросит, кто это сделал, и что я ему скажу?
[1] 大哥 dàgē дагэ — старший из братьев; босс (в криминальной среде); старик, братан, чувак (обращение к другу).
Гу Ман все брюзжал и брюзжал. Этот непобедимый герой, который в пылу сражения как никто умел воодушевить людей, за его пределами мог вывести из себя кого угодно.
— Не могу же я признаться, что твой вывих моих рук дело?
Мо Си не сказал ни слова, но его лицо стало еще холоднее. Но если присмотреться, можно было заметить опасный огонь, вспыхнувший в его глазах. Просто сейчас он еще мог сдерживать его.
После продолжительного напряженного молчания, он вдруг жестко и напористо повторил свой вопрос:
— Ты точно ничего не хочешь сказать мне?
— … Хочу.
— Говори.
— Тебя поразило заклинание повторения? — увидев выражение лица Мо Си, он тут же со смехом замахал руками. — Ай-я-яй! Я не прав! Я был не прав!
Разгневанный Мо Си сердито рявкнул:
— Не трогай меня! Я сам могу его вправить!
— Не можешь! Твоя исцеляющая магия и лечебные техники все еще слишком хреновые!
Мо Си еще сильнее потемнел лицом.
Но Гу Ман тут же со смехом преградил ему путь. Этот смех был таким счастливым и даже ликующим, словно после какой-то особо удавшейся ему шутки. А затем он внезапно наклонился и поцеловал Мо Си в щеку.
— …
— Почему моя принцесса[2] не отвечает мне? — Гу Ман погладил подбородок и пробормотал себе под нос, — тогда я поцелую твое высочество еще разочек.
[2] 公主殿下 gōngzhǔ diànxià гунчжу дянься «ваше высочество принцесса/княжна».
За свое плохое поведение ему пришлось заплатить еще парочкой поцелуев, прежде чем молодой господин Мо неохотно позволил ему вправить плечо, и кость с щелчком встала на место. Хотя вряд ли боль была нестерпимой, но пристально глядевшие на него глаза Мо Си почему-то покраснели и увлажнились.
— Хей, ты... — Гу Ман хотел посмотреть поближе, но тут же получил оплеуху по своему бесстыжему лицу, которое по толщине кожи могло запросто сравниться с городскими стенами. Отвернувшись в сторону, Мо Си окончательно лишил его возможности что-то увидеть.
После долгого молчания молодой господин Мо, наконец, искоса посмотрел на него:
— Я не видел тебя два месяца.
— Нет. До двух месяцев еще двенадцать дней.