Мужун Лянь между тем обвел собравшихся лукавым взглядом и, растягивая слова, спросил:
— Вам, наверное, очень интересно, кто такой Гу Ман? Когда-то этот человек был лучшим генералом Чунхуа, моим рабом и братом по оружию нашего генерала Мо.
Мо Си: — …
— Князь, даже если вы не желаете, чтобы он услужил вам, разве могу я не позвать его на сегодняшний дружеский ужин? — Мужун Лянь окинул все тело Мо Си злым взглядом. — Генерал Мо наконец-то вернулся в столицу и даже согласился посетить мое скромное жилище. Разве не должен я разделить с ним все, что имею?
Чем больше он говорил, тем сильнее сгущался мрак в глазах Мо Си.
В конце концов генерал Мо стал похож на черную грозовую тучу. Только длинные ресницы все еще сдерживали мрачный взгляд, наполненный жаждой убийства. В этот момент казалось, что гнев этого человека, излившись, мог бы уничтожить целый приграничный гарнизон.
Мо Си не хотел видеть, как Гу Мана ставят в неловкое положение перед всеми этими людьми. Однако каждая фраза Мужун Ляня была подобна семидюймовому ножу, снова и снова вонзавшемуся в его сердце.
Мужун Лянь, заметив его состояние, только довольно ощерился и продолжил:
— Генерал Мо, разве вам не интересно, каким стал ваш заклятый враг, ваш старший брат Гу, после того, как прошел мою дрессировку? Неужели не желаете увидеть все своими глазами?
В конце концов все Ведомство отправилось на званый ужин к Мужун Ляню.
Поместье Ваншу было расположено на востоке Чунхуа. Крышу дома украшали тотемы летучих мышей, которые считались эмблемой поместья Ваншу. Большинство слуг в доме были одеты в синие одежды с золотой окантовкой по подолу и рукавам.
В Чунхуа было принято, что одежда домочадцев аристократических семей, имеющих родство с семьей государя, была украшена золотой каймой, основной же цвет для одежд был пожалован каждому роду лично императором. Например, в резиденции Мо была подшитая золотом черная одежда, а в поместье Юэ слуги щеголяли в белых одеждах, окаймленных той же золотой тесьмой.
Восемь тысяч изысканных волшебных фонарей сияли в небе, освещая экстравагантное пиршество, которое с каждой минутой становилось все более разгульным и бесшабашным. В конечном итоге подогретое вином молодое поколение расслабилось, и их потянуло на подвиги. Не обращая внимания на старших, они со все большим энтузиазмом выпивали, подначивали друг друга, мерялись силами и громко горланили.
Облокотившись на кушетку из изысканного пятнистого бамбука[1], Мужун Лянь поигрывал зажатой между длинными белыми пальцами серебряной курительной трубкой, которую иногда наполнял порошком из стоящей рядом курительницы для благовоний. Трубка источала терпкий ароматный дым.
[1] 湘妃竹 xiāngfēizhú сян-фэй чжу — пятнистый бамбук, поэт. бамбук сян-фэй (по преданию — пятна на бамбуке — следы слез тоскующих жен императора Шуня).
Этот дурман производился в стране Ляо. Если вдыхать его, не подходя близко, особого вреда не было, но, стоило человеку вобрать ароматный дым полной грудью, он испытывал острое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Когда эффект от наркотика сходил на нет, человек чувствовал себя подавленным и был готов пойти на все, чтобы вновь ощутить этот незабываемый запах. Для того чтобы пристраститься, обычно хватало трех-пяти раз подышать дурманом, избавиться же впоследствии от этой дурной привычки было очень трудно. Именно поэтому дурман был запрещен, когда страной управлял Владыка Лао...
Мо Си повернулся, чтобы посмотреть на расслабленного и витающего в облаках Мужун Ляня. За облаком наркотического дыма его бледное и худое лицо было размыто, когда-то красивые черты оплыли, словно искаженное отражение в зеркале. Созерцая эту картину, Мо Си не испытывал ничего, кроме отвращения и скуки.
Юэ Чэньцин сидел рядом с Мо Си и жалобно смотрел на курящего Мужун Ляня. Ему было очень любопытно, и в какой-то момент он захотел взглянуть поближе, но Мо Си быстро погасил его порыв:
— Сидеть!
— Ладно-ладно... Ой… Но что это?
Мо Си постарался скрыть обуревающие его эмоции и спокойно ответил:
— «Жизнь как сон[2]».
[2] 浮生若梦 fú shēng ruò mèng фу шэн жо мэн «жизнь проплывает будто сон» — название звучит как идиома о краткости и нестабильности жизни.
Юэ Чэньцин был потрясен:
— Ах! Тот самый «Жизнь как сон» из Ляо? — он с опаской посмотрел на Мужун Ляня. — Князь Ваншу выглядит так… словно давно употребляет. Неудивительно, что каждый раз, когда я видел его, мне казалось, будто он витает в облаках.