— Если ты хоть раз вдохнешь эту дрянь, твой отец запрет тебя в доме лет на пять без права выхода на улицу.
Юэ Чэньцин шутливо ответил:
— Мой отец? Эй, мой отец не настолько жесток! В большинстве случаев он грозится повесить меня или выбить дурь палками, но запереть меня в доме на пять лет — это бесчеловечно! Уверен, вы просто выдумали это, чтобы напугать меня.
Не дожидаясь, пока Мо Си разозлится по-настоящему, Юэ Чэньцин улыбнулся и заверил его:
— Вам не стоит волноваться по этому поводу. Зачем мне искать искусственную радость в дурмане, когда я получаю удовольствие от каждой минуты моей жизни. Я и так совершенно счастлив, так что просто перестаньте думать об этом.
Неожиданно последние несколько слов его заявления прозвучали очень громко и донеслись до ушей Мужун Ляня.
Мужун Лянь снова присосался к мундштуку и сделал глубокий вдох. Мягкая усмешка скользнула по тонким губам, когда его голос проплыл по воздуху так же медленно и лениво, как ароматный дым:
— Так пренебрежительно говоришь об этом? Хм! Даже используя все деньги семьи Юэ, ты не сможешь позволить себе вдыхать такую драгоценность, как «Жизнь как сон».
Юэ Чэньцин не хотел с ним спорить, и ему, в самом деле, был совершенно неинтересен этот наркотик:
— Да-да, кровь князя Ваншу благородна, а богатства его рода неисчислимы. Мне не сравниться с ним ни в чем.
Мужун остался доволен его ответом. Он обернулся и спросил:
— Князь Сихэ, не желаете попробовать?
Увидев холодное лицо Мо Си, Мужун Лянь усмехнулся и с презрительной жалостью протянул:
— Ох, я почти забыл, что наш генерал Мо — человек экономный, не привыкший к роскоши и расточительности. Эх, кажется, по-настоящему красивые вещи из Ляо может позволить себе только Мужун Лянь[3].
[3] От переводчика: возможно, тут Мужун намекает на Гу Мана, который был генералом Ляо.
На этот выпад Мо Си просто промолчал, не желая вступать с ним в разговор.
Несколько лет назад назад он искренне считал, что в его глазах ниже Мужун Ляню уже не пасть, но этот человек, в самом деле, непостижимым образом опустился на самое дно, за пару лет превратившись в никчемного отброса общества.
Этот человек так гордился своей голубой кровью и родословной, но ничего не делал для своей страны. Вместо этого он предпочитал погружаться все глубже и глубже в порочную трясину, превращаясь в живого мертвеца, влачащего бесцельное существование[4].
[4] 醉生梦死 zuìshēng mèngsǐ цзуйшэн мэнсы — жить как во хмелю и умереть как во сне.
Ли Вэй оказался прав. Мужун Лянь действительно прогнил до мозга костей.
— Ваша светлость, — в этот момент к Мужуну приблизился распорядитель поместья Ваншу. — По вашему приказу те люди из обслуги «Ломэй» уже доставлены.
— О, это хорошо. Пусть они войдут.
К этому времени все гости уже успели изрядно набраться. Распорядителю было приказано провести мужчин и женщин в сад. Мо Си не сводил глаз с выхода на террасу, напоминая со стороны сокола перед броском.
Занавеси из жемчужных нитей разошлись, и слуга сопроводил в сад выстроившихся в два ряда мужчин и женщин. Все эти люди были очень разные, но все довольно красивы. Среди них были аскетично красивые и те, чьи тела и лица вызывали вожделение, были смиренные и гордые, те, кто шел охотно и ломая себя.
Но Гу Мана среди них не было.
— Это лучшие шлюхи из моего доходного дома «Ломэй». Если вам понравится кто-то из них, не стесняйтесь, берите и развлекайтесь, — Мужун Лянь махнул рукой в сторону выстроившихся в ряд людей. — Даже если вы слишком увлечетесь в процессе, не стоит переживать. Их дешевые жизни не стоят упоминания, и в этот раз их запишут на мой счет. Сегодня я хочу, чтобы все ваши желания и фантазии были удовлетворены в полной мере. Разве моя щедрость не достойна восхищения и аплодисментов?
И, конечно, он сразу же получил шквал оваций от захмелевших гостей.
— Князь Ваншу так восхитительно прямодушен!
— Конечно же, кузен государя знает толк в красноречии. Его таланты воистину достойны восхищения и зависти.
Гости, желая порадовать гостеприимного хозяина, быстро растащили не слишком радующихся открывшимся перспективам шлюх за столы, чтобы пить и веселиться. В саду стало оживленно, то и дело слышались пьяные реплики:
— Эй, красавица, как тебя зовут?
— Давай-ка, наполни чарку для большого братца.
Выражение лица Мо Си становилось все более и более раздраженным. Слушать это было выше его сил, поэтому он хотел встать и уйти. Предугадав его намерение, Мужун Лянь с улыбкой обратился к нему: