Как-никак, а кровать-то была двухместная. Обидно, твою мать. Я мог прекрасно расположиться на ней. Холодильник так же справа от входа, но возле двери в ванную комнату. Благо она вообще была. Тумбочка рядом с кроватью, на которой теснилась лампа с довольно плохим освещением. Ну, тем, кто боится темноты, в самый раз. Всего одно одинокое окно. Бедновато, но более-менее безопасно.
— Ты собираешься вставать? — не церемонясь, толкнул практически бесчувственного. И тут же пожалел.
— Мне больно. Нельзя чуть осторожней? Я живой пока. Ты б еще палочку взял и потыкал, – простонало «оно». Но тон был раздраженным. Обычно такой голос бывает, когда человека выдернули из самого глубоко и желанного сна. В такие моменты настроение, как не крути, не ахти какое хорошее. Или, как в нашем случае, и явно правильном, когда человек серьезно ранен и любое движение причиняет, мягко говоря, боль. А когда тебя толкают, приплюсуйте сюда еще момент «я только-только смог уснуть. Причем сон был не розовым и ванильным», и получайте этакое злое существо с мутными от боли, усталости и недосыпания глазами и расплывчатым голосом. Лично меня невольно на смех пропирает. Нервный смех, разбавленный тревогой.
— Дай посмотрю, — медленно убрал одеяло, стараясь тревожить его как можно меньше. Бинты все были в крови. Открылись раны. Снова. Кровавые пятна становились все чернее. Кое-где кровь свернулась. Но во многих местах все еще просачивалась сквозь марлевые бинты. Из-за малого количества света густое вещество казалось черным. Ситуация становилась все хуже не смотря на то, что прошло всего несколько часов. Правда, создалось ощущение, что прошло уже, как минимум, часов шесть.
Какой же он бледный. Его схватил озноб. Тело еле заметно дрожало. Губы начали немного трястись. Но он усилием воли прикусывал их. Проступила кровь. Терпит.
Аккуратно сняв непригодные повязки, игнорируя злобное шипение, убийственные взгляды и болезненные стоны, бросил на тумбочку. Взял свою личную аптечку. Я часто встречался с подобными ранениями не понаслышке, поэтому знал, что нужно делать. Нередко попадал в подобные опасные неприятности. Но себя никогда не жалел. Поэтому не видел ничего страшного в таких ранах. Совсем другое дело, когда ранен не ты, и приходится, причиняя боль обессиленному, помогать.
Отломив крышку ампулы, не без труда (херовое освещение, чтоб его) попал иголкой в небольшое отверстие и потянул поршень на себя. В сосуд ворвалась, образуя маленькую воронку, жидкость. Обезболивающее. Не хотелось бы, чтобы одноклеточное сдохло от болевого шока. Чуть вязкая розоватая жидкость наполнила пластмассовый сосуд, постепенно заполняя каждое деление. Бросил ампулу на ламинированный пол. Послышался звон разбитого тонкого стекла. Думаю, пальчиком нам грозить не станут за бардак.
Прощупав пальцами руку на сгибе локтя, нашел набухающую вену. Даже чувствовалось, как под тонким слоем кожи пульсирует по голубым ручейкам горячая кровь.
Он невольно заворочал головой.
Ввел лекарство с активно действующими микроскопическими нано-машинами.
Началась регенерация. Тяжело дышит, но вида боли не подает. Что ж, готов признать, терпеть он умеет. Спасибо хотя бы за то, что молчит. Легче, когда этот поганенький ротик находится на замке.
Аккуратно вывел иглу обратно, тут же надавливая на вену. За ней по тому же пути начала пробиваться алая кровь.
Приспособил шприц на тумбочке, рядом с окровавленными повязками. С острой тонкой иглы капала кровь, со смешанным в ней лекарством.
Дальше последовали бинты. Кровь уже не так обильно проступала на поверхность. Прогресс.
— В порядке? – коротко спросил я, с трудом сдерживая страх, и заталкивая колебания голоса подальше, наскоро пытаясь накинуть маску хладнокровности и Его Величества Непоколебимости. Быстренько смел с выражения лица остатки тревоги и волнения. В голос старался вживить побольше стали или, на худой конец, льда.
— Да. В полном, — саркастически прошипело тело, видимо все же пронюхав мою внутреннюю борьбу. Взгляд только подтверждал. Он словно говорил: «А кто-то спали-и-и-и-и-лся!».
Выждал мгновение, всматриваясь в мои глаза, словно стараясь затиснуться подальше, в самые потаенные уголки души. Но пока он не мог найти даже саму душу. Затем бросив это бесполезное дело, медленно встал с кровати. Одевшись, что длилось, как мне казалось, целую вечность, пошатываясь, прошел к монитору.
Нацепив на ухо наушники с гарнитурой, вбил в компьютер здоровой рукой какой-то адрес. Второй основательно уперся в поверхность стола. Взгляд пытался сфокусировать на одной точке. Все из-за только что прошедшей новой волны мучений, или он просто старался насквозь прожечь экран. Что, тяжеловато?
— Когда вы придете? – спокойно спросил он. Тон вмиг стал холодным, как будто у него ничего не болит, и он просто сидит и прохлаждается. А сам пару минут назад корчился от того, что я помогал ему от кровотечения избавиться. Играй тогда до конца, нехер мне нервы кромсать.
– Нет, меня не устраивает утром. Даю вам час максимум. Ладно, два. Не борзей, понятно? А это не мои проблемы, что времени мало! У нас на хвосте дохуя дебилов с полным ассортиментом всевозможного оружия. Найдут и грохнут! Потом что ты скажешь начальству? – рявкнул в маленький микрофончик он.
Меня даже пробрала приятная дрожь. У-ух, появилась надежда, что он не так уж и плохо чувствует себя. Но, блять, это всего лишь ощущение. Я попытался раствориться в этих тихих шипениях, в этом разъяренном взгляде и так сильно не сочетающимся спокойным тоном, восстанавливая нервы, пытаясь вернуться в обычное состояние и собраться. Судя по глазам, он должен был неистово орать на весь дом, круша все на своем пути. Но он стоял, не пошевелившись. Его мышцы были напряжены. Только глаза выдавали отчаяние и загнанность. Он прекрасно понимал, в каком положении мы находимся.
— Вы обещали придти еще вчера! Мы тут в таком дерь.. – оборвав себя на полуслове посмотрел на меня.
Я смотрел прямо на него, растянув улыбку на все лицо, и устроив подбородок между двумя пальцами, так и подначивая: «Ну? А где феноменальное продолжение?» О, сколько эмоций пронеслось у него во взгляде. Что, забылся, маленький? Да-да, я до сих пор сижу здесь. Тихо, покорно, не прерывая, слушаю все твои возражения и накопившееся чувства в адрес спасителей, которые что-то прилично задерживаются и понемногу лишаются звания нашей помощи. Давай, выплескивай. Я все так же продолжаю слушать. Не отрывайся.
– Так вля-я-япались, – протянул он, делая яркий акцент, как будто сказал именно это слово — что не позавидуешь!
Улыбка вмиг слезла с лица. Ну блять! Так обломал! Я думал, что еще немного послушаю его дебаты. Этот недовольный шепот, срывающийся то на полушепот, то на шипение. Но не переходя эти границы. Нас ведь могли услышать.
— Жду через два часа. Отбой.
Облегченно вздохнув, снял аппарат, будто он весил три тонны, и бросил его на не менее обшарпанный стол, чем стена. Не делая лишних движений, сел на стул, предварительно повернув его к себе.
И почему с ними он такой серьезный, а со мной кретин-кретином? Черт возьми, я хочу себе нормального серьезного напарника! Этот безответственный, невнимательный, нерешительный, безмозглый дебил уже раздражает меня. Малолетка с мягкотелым характером! Херня с ногами! Да хуже! Ему даже еще термина не придумали.
— Что ты смотришь? – раздраженная гримаса еще не слезла с его наивного детского личика. Проведя ладонью по лицу, потерев глаза, словно отгоняя усталость, посмотрел в пустоту и о чем-то задумался, опустил голову на опущенный на подлокотник локоть. Рука остановилась на шее, неспеша растирая до красноты кожу. Плюс его бледность из-за большой потери крови. Как будто его веревкой перетянули. И потуже так, чтоб глаза повылазили и качались на одних нервах.