— Тихо ты, — прикрикнул Ник. — Прости, Габи, но без полной информации никто никуда никого не пошлёт.
Михаэль внезапно успокоился. Новый круг — значит, новый круг.
— Прошу прощения, — откашлялся снова забытый лаборант (талант у гела, не иначе!). — Тут к вам ломятся какие-то, вопят, что связь не проходит. Я открою, да?
— Открывай, — кивнул Михаэль.
— Это Иона, — обречённо прошептал Аве. — Наверняка он, и рой сорвался, и…
Но вбежавший посланник не был Ионой. И не имел к спецлечебнице никакого отношения. Его вообще никто из присутствующих не знал.
— Я от Селафиила. — Хвала Древу, гонец сразу перешёл к делу. — Йорны… йорны напали и движутся к центру с севера. Много убитых. — На лице посланника проступил ужас. — Они взялись ниоткуда и убивают всех, кто оказался на пути. Если прорвутся к Зданию… Селафиил спрашивает…
Но Михаэль уже не слушал, стрелой летя к выходу.
— Йоган! — заорал, вылетая на улицу. — Йоган, заешь тебя ёжики! Два нуля красный! Всех на крыло и к северу! Цивилов вон с дороги! В пинки!
Поднявшаяся метелью суета и паника больше не касалась его. Мимо пронесли Габи на носилках — даже не повернул головы. Ник ревел маралом, требуя, чтобы выживших свозили к нему, собирал по комму всех своих, кто ещё держался на ногах после пожара. Михаэлю не было дела до раненых.
Впервые за пятьсот лет его работа обрела смысл.
*
Белобородый старик сидел посреди разорённого хронопорта, грея в ладони слишком маленький для гела пистолет. Аве хотели помочь услужливые дежурные по Зданию, но он отказался, сказал, что посидит немного. Ему не посмели возразить. Свой браслет он отключил.
Склочный лаборант молча прибирал бедлам, направляя автоуборщика и одновременно тестируя что-то в недрах установки. Война была где-то там, солдаты Михеля всё уладят, а у него своя работа.
— Хабойтхим б'ашэм кеха Сион
Ло имот лиолам еешев.
Ерушалаим харим савив ла
Ваашем савив лиамо.[2]
Старик пел негромко, но довольно мелодично, и лаборант с любопытством прислушивался к незнакомым словам.
— Это на каком языке? — спросил он, когда Авессалом замолчал.
— Думаю, скоро узнаешь, — вроде бы и на бабли, но всё равно непонятно ответил старик. — Мы… мы все узнаем.
Когда недоумевающий лаборант отвернулся, вскинул к виску короткое чёрное дуло, но тут же опустил, покачав головой. Хмыкнул.
— Найди себе убежище, парень, — сказал Аве. — Скоро здесь будет очень жарко, и никого не обойдёт. И помоги мне подняться, пожалуйста.
Глава 24. … чашу сию (часть первая)
Другим говори, нашу тайну храня,
Что нет тебе дела совсем до меня.
Но, даже шутя, берегись, как огня,
Чтоб кто-то не отнял тебя у меня,
И вправду не отнял тебя у меня! Роберт Бёрнс
Ветвь 4459/41
Кожа ифера блестит от пота. Иферу не жарко, ему больно. Очень больно, почти до спазмов. Длинные сильные пальцы скребут невидимое, грудь ходит ходором, но ясный взгляд светло-зелёных глаз смущает йорни. В нём нет ненависти, нет тупой покорности или лихорадочного поиска выхода. А то, что во взгляде есть, смущает.
— Мазохист, что ли? — ухмыляется йорни, наклоняясь к иферу. Ей не нравится его запах. То есть нравится, но… но так не должно быть. Очень странный запах.
Ей вообще не нравится то, что здесь происходит. Это не её работа, но наглый ифер вывел из себя Клайва, и тот приказал — здесь же, немедленно, но чтобы не сдох. Отказаться было невозможно.
— Нет, — дыхание ифера скомкано болью, но он старается говорить ровно. — Нет, Айрин. Не люблю боль… как и все. Но я заплатил бы и дороже, чтобы… чтобы узнать твоё имя.
Клещи в руке йорни дёргаются, промахиваясь мимо цели. Ифер судорожно выдыхает — плохо скрытое облегчение — до более удачной попытки.
— Зачем тебе как меня звать? — йорни хмурится, чувствуя подвох.
Посеревшие губы изгибаются в улыбке, настолько неуместной здесь и сейчас, что йорни замирает, нервно подёргивая хвостом.
— Ты очень красивая. Когда вы вломились в мою лабораторию… сразу заметил.
Да, он тогда смотрел только на неё, и йорни ещё подумала, что эти бесстыжие зенки следовало бы выбить. Она была смущена.
— Ты что, клеишься ко мне? — она говорит насмешливо, но ей по-прежнему не по себе. До неё доходит, что ифер сам устроил себе пытку. Как захотел — так и устроил.
— Клеюсь, — соглашается ифер, слизывая пот с верхней губы.
Йорни нервно фыркает. Она ничего не понимает.
— И что, гел побери, ты отказался сотрудничать…
— Ага, именно ради этого. — Он улыбается шире, и с прокушенной нижней губы стекает большая красная капля. — Ты бы не обратила на меня внимания…
— Ты идиот? — серьёзно спрашивает йорни, приближаясь к его лицу почти вплотную. Она знает, что вид йорнов, особенно вблизи, пугает людей.
Но случай явно не тот. Ифер подаётся вперёд и целует её. Йорни чувствует сладко-солёный вкус крови.
— Идиот, да, — выдыхает он прямо в её губы. — Теперь можешь убить.
Она не знает, что делать.
— Придурок какой-то, — шипит Айрин, и, чтобы отомстить за растерянность, коротко бьёт растянутого на столе ифера в живот. Сама удивляется тому, что удар выходит даже не в четверть силы. Ифер тоже это понимает и улыбается. Хрипит — всё равно ведь больно — и улыбается одновременно.
— Меня зовут Стефан. — Он ещё раз тянется вперёд и касается губами её губ. — Прости, ты забыла отодвинуться.
Она в досаде отстраняется, чуть ли не отскакивает в сторону. Стефан роняет голову на доски и закрывает глаза. Мир вдруг становится тусклым.
— Ты… ты будешь работать на нас?!
— Да, конечно, — без особых эмоций отвечает он. — Но при условии, что моим куратором будешь ты, Айрин.
— Да щас, — закатывает глаза йорни. — Я в науках — как гел в копытах.
— Это неважно. Я буду понимать за нас обоих. А если откажешься — убивай сразу. Ты же видишь, что не сломаюсь.
В голове у Айрин настоящая каша. Она снова подходит к столу, дотрагивается до щеки Стефана. Он поворачивает голову. Взгляд насмешливый и… нежный, чтоб ему пусто было. Он не сломается. Скорее помрёт. Ломаются все — рано или поздно, но Айрин хочет верить, что перед ней исключение, и верит.
— Поговорю с Клайвом, — через силу говорит йорни. — Если он не даст добро, я просто сверну тебе шею, недоумок.
Ей хочется, чтобы ифер испугался, начал юлить, предлагать какие-то обходные пути — он видел Клайва, говорил с ним и не может строить иллюзий по поводу Клайвового отношения к ультиматумам от букашек. Ей хочется, чтобы Стефан ещё раз назвал её по имени.
— Даст, куда он денется, Айрин. — Он смеётся глазами. — Я выращу тебе самые красивые и сильные крылья, какие только смогу.
Отвязанный, ифер не может подняться на ноги, не то что идти. Йорни относит его на лежанку и даёт воды. Айрин уверяет себя, что это ничего не значит. Просто грех разбрасываться уникальными специалистами.
Клайв соглашается на всё, даже не дослушав странное условие до конца.
***
Паола
Воронок рысил ровно и мягко, словно не замечая двойной ноши на своей спине. Могучая всё-таки животина. Фирс успел заменить стёртые и выщербленные (а от передней левой осталась только половина) подковы, и копыта бодро цокали по каменистой тропке, иногда лихо брызгая искорками. Похоже, Воронку нравились спецэффекты и новая «обувка».
Размытая, сложной формы тень вытянулась далеко вперёд: они ехали почти точно на восток, оставляя Трещину по левую руку. Оттуда же, с севера, задувал колючий и мерзкий ветер. Ветер смутно вонял чем-то ещё — тревожным, страшным, неотвратимым, но проверять было ещё страшнее.
— Скажи, Берти, а можно ли чему-то научить других, если сам не умеешь?
Айрин выбрала ехать позади, поэтому вопрос буквально ударил в спину.