– А, это Марик, – сказала Чароита. – Милый такой юноша, трогательный, с шизофренией, инвалид. Обаятельный, улыбчивый, совсем ребёнок. Хотя ему уже тридцать. Говорит много и весьма литературно. Творческие задатки.
– Где ты его подцепила? – улыбнулась Рита.
– В магазине. У меня были тяжёлые сумки, он увидел, донёс до дома. Всю дорогу говорил. Говорун. Запомнил меня.
Марик радостно подбежал, разулыбался, принялся здороваться, заглядывая в глаза Чароите. Он не заметил, что с ней рядом кто-то ещё. Другие были ему неинтересны.
– Ну, как ты? Как живёшь? – спросила Чароита.
– Ой, я вам сейчас расскажу! – затараторил Марик.
Невысокий, темноглазый, лицо удлиненное, на подбородке ямочка. Симпатичный, в общем-то. Он заговорил без остановки, страстно. Лицо его светилось:
– Вот, понимаете? Вы меня всегда понимаете, я это сразу почувствовал, ещё тогда. У вас такие глаза! Но моя мамуля! Она так далека от Бога! Вот слышу её разговор по телефону, она говорит с подругой. Слышу: «Стеклянный шар, который приносит удачу?» – пауза. – «Надо вложить в него записки с пожеланиями, и тогда сбудется?» – пауза. – «А где его лучше повесить, на люстру?» – пауза. – «А, на стену, где икона?» Я услышал этот телефонный разговор и не похолодел, как раньше холодел от подобных маминых слов. Ну что взять с человека, который живет в современном мире, и при этом не ходит в храм! Сначала был долгий путь к церкви, но первое же искушение оттолкнуло ее, когда мама в церковь только вошла. Сначала я подумал, что ничего маме не скажу. Но потом решил что-нибудь сказать, хотя это казалось совершенно бесполезным. Мама положила трубку, и стала варить пельмени. Потом мы с мамулей пошли гулять, было девять вечера. Деревья пригнулись к земле, притянутые к ней хрусталиками льда, облепившими ветви. Ветки стали очень тяжёлые и стеклянные. Из-за бремени обледенелых ветвей многие деревья потеряли по большому суку, или второму стволу, а многие расщепились и упали на тротуар. Но такие валяющиеся деревья уже аккуратно подобрали дворники. Мы вошли в парк. Сначала обошли вокруг пруда – на серовато-белом льду чернели два огромных искусственных лебедя, плотно обмотанных целлофаном. Да вы их видели. Они совсем как живые и похожие на каких-то колдовских. Но я их не испугался, ведь меня хранит Христос. Зато я, несмотря на то, что Христос хранит меня, испугался трактора, ездящего в темноте с большой скоростью с горящими огнями, и сгребающего снег. Когда трактор поехал по аллее, раздался металлический звук. «Это он, наверное, урны сгребает», – напугала меня мама. «Он, наверное, пьяный,» – сказал я, – «пойдем от него спрячемся». Мы вошли в аллею, загороженную кистями хрустальных деревьев. Из-за стеклянных сводов светились фонари, они были в ветках, словно в оранжевой паутине. Весь парк был сказочным, и мне было радостно. Но радостнее всего было оттого, что рядом шла мама. Я подумал, что когда мамы не будет, я буду вспоминать об этом вечере. Мы шли и смеялись. «Смотри, как эти деревья почпокались, – сказал я. Мы подошли к храму. « Смотри, деревья кланяются храму!» Два больших дерева под тяжестью прозрачно-белых веток склонились над храмом, возвышаясь над ним. Храм вечером казался коричневатым, весь в освещенном фонарем оранжевом орнаменте ветвей. Мы с мамой стали молиться: мама вслух, а я – про себя. Мама в этот раз не молилась о своих проблемах, она молилась о том, чтобы мы с ней спаслись. И я молился о том же. Не помню, помолилась ли мама в этот раз, чтобы я исцелился полностью от всех своих болезней – я уже не обращаю внимания на эту молитву и никогда к ней не присоединяюсь. Повернув назад, мы снова увидели трактор, и снова спрятались от него, так как я его опять испугался, вообразив за рулем пьяного водителя. Такое случается в наши дни. Дома я помолился, и мы пошли с мамой пить чай, было за полночь. Уже началась среда. Мясного – а у нас пельмени – и сладкого есть было уже нельзя. А мама летом сварила такое вкусное варенье: ей дали бесплатно на рынке мятые и подпорченные персики. Вкусно! Так вкусно! Мы не стали всё это есть, среда началась. Мама в течение всего чаепития разговаривала по телефону с подругой, диктовала рецепты еды, говорила, где можно дешевле купить овощи. До пяти утра я не мог заснуть: то молился, то думал, и вдруг Господь положил мне на сердце слова, которые я должен сказать мамуле. По темному коридору я прошёл в ее комнату. Мама лежала в постели и читала книжку при ночнике. «Мамуля, тот колдовской стеклянный шар, который посоветовала тебе купить подруга, не исполнит твоих желаний. А сегодня мы гуляли в настоящем стеклянном шаре – мы ходили в парке по кругу, а деревья были сделаны словно из стекла, и этот стеклянный шар может исполнить твои желания, потому что в нем есть главное – храм. И Господь обязательно исполнит то, что ты просила сегодня перед Его храмом, потому что ты просила о своем и моем спасении. И это было хорошее желание». Мама стала со мной спорить, говорить, что она какое-то время ходила в храм, а её главное желание так и не исполнилось, и я не вылечился, а она об этом все время молилась, и теперь разочаровалась. А я маме сказал, что надо воцерковляться, а все остальное приложится.