– А у меня было платье, широкое и длинное, голубое! – прервала её излияния Наташа. – Для церкви. Мы с мужем решили покреститься, я тогда беременна была, носила Феденьку, и очень боялась родов. И крестилась я в этом платье. А Миша – в сером костюме. А потом мы и Феденьку окрестили, когда ему годик был.
– Девчонки, хватит болтать, подставляйте бокалы! – прервал Ленину болтовню Миша.
Вино в хрустальных бокалах – словно жидкий рубин, в котором растворилось багровое закатное солнце. А рядом на большом плоском блюде – бутерброды с мелко нарезанной зеленью изумрудно-хризопразных оттенков! Красотища неописуемая! Наташа любуется, отпивает вино терпкое и нежное, откусывает бутерброд. В уши вливается гомон птиц, жужжание пчелы, бархатный баритон соседа: – Вот тоже случилось со мной прошлым летом. Полнолуние, душная ночь после знойного дня, не спится. Вышел, решил искупаться, пошёл. Иду, дорогу-то прекрасно знаю, но тут ночью всё как-то иначе видится, интересно так, красиво. Короче говоря, иду я по дороге, и вдруг откуда ни возьмись кошка. Иду, и кошка рядом бежит, не отстает. Ну, думаю, если она за мной так и назад побежит, коль увязалась, покормлю её дома. Обычная кошка, средняя, не худая и не толстая, уши серо-полосатые, еще пятна на боку и на ноге белые. Дохожу я до поворота на берег, и тут мне открывается картина. Мужик, огромный, голый, очень волосатый, в волосах курчавых таких мелких, густых как шерсть, голова лысая, стоит прямо передо мной и тяжело так дышит, а глаза бешеные. Я остановился как вкопанный, думаю, что это? Кто это? В шоке произнёс: "Мужик, ты чо голый?" На что мужик заорал что-то вроде "Ыааааааааа", и весь затрясся, и скрюченные руки ко мне потянул. Я перепугался и помчался обратно, потом вспомнил про кошку, вроде никто не гонится, оборачиваюсь и вижу, что кошка напротив него сидит, там, где мы и стояли, и мужик этот стоит. Я кричу "беги!!!", потом понимаю, что кричу это кошке, и начинаю истерично, так, что чуть язык не оторвался, "кыс-кыс-кыскать", кошка повернулась и за мной побежала. Смотрю: рядом кошка бежит и совсем не отстает, а бегаю я отлично, очень быстро. Только я уже успокоился, что это просто псих какой-то, как вдруг слышу – он за нами мчится! Несётся, и орать начал. Слышу по крику, сейчас догонит! Ну, всё, думаю, конец! Понял – это не мужик, а нечисть потусторонняя! Ноги стали как ватные. Бежать не могу больше. Кошка чуть дальше пробежала и как рванула круг обратно, и на этого мужика, который уже догонял. Когда он увидел, что кошка на него несётся, то так резко тормознул, что упал. Потом вскочил и ну на кошку орать, а та подбежала и тоже на него орёт, именно орёт, ну как вот коты под окнами вопят. Это было как "мяу-рррраааауууууууу". И тут вдруг она стала на него шипеть и бросаться! Мужик замолк и попятился назад. Странно, что он испугался кошки. Кошка зарычала, а мужик развернулся и побежал обратно. Я оглянулся тут, смотрю – кошка исчезла. Звал её, звал – без толку. До сих пор не пойму, что это было. Но явно, кошка была чем-то вроде Ангела-Хранителя, а мужик был демонический…
– Ой, ну что ты на ночь глядя вспомнил! – прервала мужа Лена. – Давайте что-нибудь весёленькое, анекдоты, что ли.
– А до ночи ещё далеко!..
Хорошее было лето, жаркое, радостное, яркое! И казалось оно таким долгим, таким счастливым! Всей компанией загорали и купались. Мужчины вбивали колья для тента глубоко в белый кварцевый песок пляжа. Накупавшись, сидели под навесом тента, пили самодельный квас – густой, шипучий, из бутылки вырывалась мощная пенистая струя, не успевали подставить кружки, хохотали. Закусывали бутербродами с колбасой, с сыром, с салом домашним – купленным в деревне, розовым, с чесночком и перчиком сало-то, вкуснотища невероятная! И ожидали ещё большего счастья – в конце лета будет новая квартира! Их должны уже заселить! Ах, как радовалась Наташа! Глаза сияли, лицо – словно розовый фарфор, она вся искрилась, и шла к воде танцующей походкой, такая тонкая, гибкая, длинноногая! Вечером играли в волейбол. В пасмурные дни они ходили за грибами. Наташа их столько насолила, намариновала! Уйма грибов была!!! Почти каждый день ели рагу с лисичками, суп из белых, салаты с сырыми рыжиками! Но вот и лето кончилось. Радостно подъехали они на такси к своему дому, и удивились. А потом просто опешили! На стенде возле подъезда, и на дверях их квартиры висели уведомления о том, что все жильцы должны покинуть помещение в течение месяца. Как, что такое??? Побежали к соседям. И вот же!!!!! Счастье, которое уже пришло к Наташиной семье и ко всем жильцам их дома, оказалось миражом. Ведь им уже как бы дали новые квартиры – только документы на них жильцы не получили, а на старую жилплощадь уже были расторгнуты с ними все договора. «Вот видите, дорогие мои», – сказала соседка Инна Алексеевна, пожилая профессорша, высокая, крупная, с волосами типа пенных барашков на гребне морской волны, в розовом домашнем костюме, – «из-за этого мы и не можем въехать в новое жильё. По бумагам-то нам как бы дали новые квартиры. Но договоров-то нет у нас, не дают их нам. Таковы махинации с документами, и теперь все мы стали бомжами. Нас через месяц выселят отсюда в принудительном порядке». Наташа охнула, и зарыдала. Феденька удивлённо смотрел то на плачущую маму, то на изумлённого папу, то на поникшую соседку, и ничего не понимал. «Главное, от нас скрывают адреса наших новых квартир, в которые нас как бы переселили», – продолжала профессорша, – «а эти наши дома уже перевели в нежилой фонд. Что ж, будем бороться, наша общественность уже подала заявление в суд! Выйдем в пикет, в конце концов! Будем бороться!» Миша произнёс мрачно: – «А смысл? Вы просто оптимистка. Всё бесполезно. Суды куплены. А пикеты бессмысленны». Он погладил по волосам плачущую жену, ласково прижал её к себе, и сказал: «Не реви. Я что-нибудь придумаю. Мы выберемся. Ты мне веришь?» Наташа кивнула, подавляя рыдания. «У нас ещё месяц в запасе», – сказал он. – «Целый месяц! Ну я же у тебя не идиот! У меня есть план». Наташа уткнулась в плечо мужа и пробормотала: «И давно у тебя план?» – «Давно, родная, давно. Я конкретно обдумал, но не решался. А теперь – всё, выхода нет! Надо!» – И он нежно поцеловал жену в мочку уха.