В конце концов, Наташа сдалась. А что оставалось делать? Пришлось пожертвовать собой ради родного детища. Договорились на четверг.
Встреча состоялась в гостиничном номере. Наташа шла туда с неприятным, очень тяжёлым чувством. Но не с омерзением. Её сопровождала Сюзи. Обе они настояли, чтобы сначала была подписана дарственная на землю. А потом пили, танцевали, травили анекдоты, после чего Сюзи спустилась в бар, а Наташа пошла в душ. Дальше всё произошло стремительно, за несколько минут. В этом даже был некий экстрим. Наташа развеселилась. И они вместе спустились в бар и присоединились к пьяной Сюзи. Дима придумал ей прозвище: Сюзюка-Алказюка.
Всю удачу мероприятия Сюзи приписала себе. Она искренне считала, что благодаря собственной дипломатии и уму именно она провернула эту выгодную сделку, и весьма красочно, с большой долей фантазии, по-своему рисовала это важное событие. В её пересказе Наташа была лишь фоном, интерьером в картине её переговоров с хозяином. Всё звучало так убедительно, что Наташа почти поверила в эту версию. Но потом она вспоминала всё это с тяжёлым чувством. Ей было неприятно. Зато магазин был теперь полностью их. Они решили его переоборудовать, усовершенствовать. Это был азарт! Наняли известного дизайнера. И не заметили, как потратили почти все свои деньги. Но была надежда на прибыль, и на спонсоров. К поискам спонсоров подключили Сюзи – у неё был некоторый круг общения среди обеспеченных людей. И вот однажды она позвала Наташу на сборище людей весьма не бедных – в Доме Литераторов намечалась презентация какой-то графоманской книжки, написанной скучающей богатенькой дамочкой. Сюзи видела эту книженцию – жуткий бред. Но там, на тусе, можно было зацепить спонсора. И они пошли. Когда они припарковались, вошли, презентация уже кончилась, был фуршет. Сюзи сразу же увидела знакомых, ринулась к ним с обнимашками, и плюхнулась за их стол. Наташа тоже смущённо присела на свободный стул рядом. Столы были составлены вместе, и хмельной люд гудел – кто о чём. Громче всех спорили два бородатых мужика и две дамы лет сорока пяти и пятидесяти. Эти были явно не из богатых. Просто какие-то литераторы, видимо, случайно забрели на чужой праздник. Голоса взвивались и рвались, замирали и падали: – «Приходит на ум знаменитая фраза товарища Бендера: почём опиум для народа !!! Когда видишь батюшку, выуживающего последнюю модель айфона, и в какую машину он при этом садится, хочется спросить: а для чего и для кого он пошел в услужение к Богу? Значит, до восемнадцати часов он отпускает грехи, а потом становится простым человеком со своими слабостями ? Так зачем нужен такой посредник? Делать пассы кадилом?» – гудел бородач с шишковатым голым черепом. Ему возражала дама с короткой стрижкой: – «А вы поменьше следите, у кого какой айфон, и больше – за собой лично. Я вот не знаю, как выглядит последняя модель айфона. Да и знать не хочу». Дама лет пятидесяти, полноватая, в стеклянных длинных бусах, вещала: – «Некоторым моим знакомым батюшкам телефоны и даже машины дарят чада духовные. А знаете почему? Потому, что знают – от того, как быстро можно батюшку найти – дозвониться, отправить срочную информацию, а потом насколько он быстро сможет добраться – на общественном транспорте или старушке-развалюхе? – может зависеть порой участь в Вечности их самих и их близких. Кстати, когда дома ночью умирал мой отец, игумен из мужского монастыря приехал его напутствовать, успел, через пол часа папа умер. И денег не взял, сказал – я монах, мне деньги не нужны, живу в монастыре на всем готовом. А в определенный момент для каждого священник – важнее врача. Но сколько же завистников, считающих содержимое чужих карманов!» – С жаром говорила дама. – «Кстати, игумена мы привозили и отвозили обратно на своей машине, он был безлошадный»! Лысый бородач поморщился. Его соседка за столом, лет сорока пяти, с короткой стрижкой, сказала: – « С чужой завистью трудно совладать».