— Да что вы? — жалостливо откликнулся тот, ему почудилось, что бедный священник смертельно болен.
— Поймите меня правильно, — продолжал мистер Амбедкар, — отец Себастьян не будет постоянно вашим приходским священником, но, возможно, задержится в ваших краях на некоторое время, пока не получит место в Ранпуре. Он будет, так сказать, разъездным внештатным священником. Вам это только на руку. Думаю прислать его к вам через две недели, на Пасху. Может, он согласится проводить у вас службы дважды в месяц, а не один раз, как я. Поэтому год грядущий сулит вам много радости, как знать, может быть, и у вас появится постоянный священник.
Мистер Булабой лишь неопределенно хмыкнул.
— Опять же по секрету скажу, что Панкот в не очень отдаленном будущем расцветет, в Нансере сейчас разрабатываются кое-какие мероприятия. План экономического развития долины Нансера. Слышали что-нибудь об этом?
— Похоже, что не слышал, — ответил мистер Булабой, такие слухи доходят в первую очередь до жены, мысленно прибавил он. Когда строили аэропорт в Нансере, тогда и впрямь вольготнее жилось: понаехали инженеры, всякие специалисты да советники — и свои, индийские, и из Англии, и из Америки, Европы, Азии. А с ними — их семьи. Много среди них и христиан. Так что, каков бы ни был план экономического развития Нансеры, он сулил не меньше, если не больше. Во-первых, прибыль гостинице, во-вторых — церкви. Мистеру Булабою уже виделись самые радужные перспективы, их сияние нимбом увенчало голову преподобного Амбедкара.
— Как нам будет не хватать вас, сэр, — скорбно произнес мистер Булабой и был отблагодарен: он снова почувствовал на плече твердую мужскую руку. Откуда ни возьмись появился отец Себастьян и умилился, глядючи на узы истинного братства, связующие слугу церкви и мирянина. Он тоже решил не отставать: левой рукой обнял мистера Амбедкара, а правой — мистера Булабоя.
— Великолепная у вас церковь. Скажите, Фрэнсис, могу ли я рассчитывать на фотографии внутреннего убранства? Я бы хотел присовокупить их к статье для одного мадрасского журнала; его читают во всем мире.
Службу отец Себастьян провел отменно. Он читал из Екклесиаста: стих семнадцатый, восемнадцатый и часть девятнадцатого из второй главы: «И возненавидел я жизнь: потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо все — суета и томление духа! И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем; потому что должен оставить его человеку, который будет после меня. И кто знает: мудрый ли будет он, или глупый?»
Даже Сюзи Уильямс испытала умиротворение. А остальные прихожане, поначалу буквально потрясенные видом отца Себастьяна — иссиня-черная кожа особенно выделялась на фоне белоснежного с кружевами стихаря, — совсем было приуныли, когда он, взывая к Господу, упомянул Деву Марию и отвесил земной поклон[13]. Но в конце они были не только умиротворены, а буквально заворожены новым священником.
Служба прошла очень весело. Первый раз в жизни мистер Булабой слышал, как прихожане прыскают со смеху. Но то был радостный смех. Преподобный Стефен Амбедкар сидел на клиросе, он поощрительно кивнул и улыбнулся отцу Себастьяну, когда тот начал в шутливом тоне:
— Мне, знаете ли, всегда казалось, что автор книги Екклесиаста страдал желудком — то ли запором, то ли поносом.
Мистер Булабой слушал как зачарованный. Казалось, Дух Господень прошел пешком по тихим водам его души. А когда отец Себастьян, точно рассчитав время своей службы, закончил ее десятью минутами позже обычного и со словами «Во имя Отца, и Сына, и Святого духа» осенил прихожан крестным (католическим) знамением, рука мистера Булабоя самопроизвольно повторила жест святого отца.
И враз умирилась душа его.
Вперед вышел мистер Амбедкар.
— Я спросил отца Себастьяна, какой гимн нам спеть в заключение, и, посоветовавшись с мисс Уильямс, он выбрал гимн номер 391 из «Гимнов древних и новых».
Прихожане, еще ранее заметившие номер старого полюбившегося им гимна на объявлении о службе, с превеликой охотой поднялись на ноги. Мистер Булабой, прижимая к сердцу ящичек для пожертвований, тоже поднялся. Мистеру Амбедкару гимн «Вперед, Христово воинство» никогда не нравился. Он даже раз отозвался о нем как о низкопробном. Сегодня же он, судя по всему, разделял всеобщую радость. Но больше всех радовалась Сюзи — это был ее любимый гимн, она лучше всего играла его как на органе, так и на фортепьяно.
13
Имеется в виду принципиальное отличие католицизма, почитающего Деву Марию, и протестантизма, отказывающего ей в святости.