— Две головы с яйца даёшь! Яйцом ответим на заботу! Сегодня два яйца снесём, а завтра снова за работу!
Репетировать в театре было интересно и весело. Народу много, режиссёр Владимир Михайлович чаще всего не вдавался в длинные объяснения, а просто показывал, что и как нужно делать. Получалось у него здорово, особенно когда он показывал сразу за всех, кто занят в сцене. Правда, после этого приходилось активно использовать носовые платки. Владимиру Михайловичу, чтобы промокать вспотевший от усердия лоб, всем остальным — утирать глаза, потому что без смеха до слёз наблюдать всё это было невозможно.
Бывало и так, что они надолго застревали на каком-нибудь крохотном эпизоде, даже на отдельной фразе, когда режиссёр считал нужным не показывать, а именно объяснить.
— Лёша, ну что ты из себя злодея корчишь! Тут важен поступок, действие, а не то, что ты текст зловещим голосом произносишь.
Лёшка кивал и старался не изображать закоренелого злодея, но это тоже не устраивало режиссёра.
— Теперь милый мальчуган откуда-то объявился! Прямо Красная Шапочка какая-то!
Мальчуган по имени Красная Шапочка всех рассмешил, но заставил рассвирепеть Владимира Михайловича:
— Что за хиханьки да хаханьки? Если вы сюда посмеяться приходите, то смейтесь где-нибудь в другом месте. Здесь мы серьёзным делом занимаемся! Кузнецов, на чём мы остановились?
— На том, что я играю Красную Шапочку, — как всегда точно, восстановил утраченную нить событий Лёшка. Народ снова задохнулся от смеха.
— Что? Это я так сказал? Ну да! То-то вы все заржали, как лошади Пржевальского. Нет, Лёша, ты играешь Лабана. А он — существо, испорченное, хотя внешне милое. Так и хочется погладить, но лучше этого не делать — цапнет! Понятно?
— Не очень, — честно признался Лёшка.
— Ладно. Ты дома подумай. Мы в следующий раз с этого места начнём, а пока пойдём дальше.
Помимо обычных репетиций дважды в неделю, были занятия по вокалу и хореографии. Как ни странно, Лёшку они не напрягали. Он быстро сообразил, что, если у него что-то плохо получается, можно сделать вид, что это он специально так делает. Тогда становится смешно. Так клоуны в цирке изображают из себя неумех. Лёшке было сложнее, потому что он и был неумехой, и ему приходилось придумывать, как использовать то немногое, на что он способен, чтобы скрыть своё неумение.
Ещё приходил художник, показывал эскизы декораций и костюмов. Потом все ходили на примерки. Были встречи с композитором. Все слушали, как музыка к спектаклю будет звучать с фонограмм. Много было разного и интересного.
Неприятным было лишь то, что репетировали они уже несколько недель, а ждать премьеры оставалось всё ещё очень долго. Лёшка привык к чёткому и быстрому ритму на телевидении: сегодня почитали текст, завтра прорепетировали, послезавтра — съёмки.
Зоя Александровна разговаривала по мобильному. Лёшка, проявив тактичность, отошёл к окну.
— Лёша, садись уже, я договорила.
Он вернулся на своё место. Зоя Александровна повертела телефон в руках, аккуратно положила его в футлярчик и засунула в карман больничного халата.
— Никак не могу привыкнуть к некоторым вещам. У меня год назад юбилей был, так мне на работе сюрприз приготовили. Прихожу в редакцию, а там на столе телевизор, старый «Рубин» стоит. И ещё много чего: магнитофон, тоже допотопный, с плёнкой на катушках, кинокамера, фотоаппарат… — Она подняла голову и стала смотреть в потолок, видимо, стараясь припомнить всё остальное. — Ну да. Календарь был ещё перекидной, диктофон, счёты, игрушка электронная «Ну погоди!». Ты таких, наверное, уже и не застал. «Это вам подарок!», — говорят. «Господи, как же я всё это потащу?», — опешила я. «В карман положите и понесёте!» Я, понятное дело, даже возмутилась такой неумной шуткой. А все хохочут и вручают мне мобильный телефон. «Всё, что на этом столе стоит, в нём уместилось! — объясняют. — И кое-что ещё, чего мы и найти не сумели!»
Они вместе немного посмеялись, и Зоя Александровна спросила:
— Ты что-то о своих делах молчишь. Что-нибудь не заладилось?
— Да роль у меня не получается, — признался Лёшка.
— Что именно?
— Ну режиссёр говорит, что я то злодея начинаю играть, то, наоборот, мой герой слишком хорошим и добрым выходит. Не понимаю я, чего от меня хотят.
— Ну так давай порассуждаем вместе. Я ту пьеску, что вы ставите, хорошо помню. Славная пьеска. Вот возьмём лисье семейство. Лисы — хищники, и травкой их не прокормишь. Поэтому то, что они кур таскают из курятника, преступлением считать нельзя. Но в пьесе речь о людях идёт. А человек понимать должен, чем его желания дня других могут обернуться. Вот самый младшенький… как его там зовут?