Неожиданно для себя Лёшка шагнул к сценаристу и человеку, с так и не ставшей ему понятной должностью. Тихонов со стороны казался высоким, но, впервые оказавшись с ним рядом, Лёшка понял, что ему не надо смотреть на того снизу вверх или становиться на цыпочки, чтобы заглянуть в глаза. Вот он и заглянул, воспользовавшись моментом.
— Вам не кажется, господин хороший, что вы поступаете опрометчиво, увольняя Артёма Николаевича? — не спеша, очень внятно проговорил он. — У нас в контрактах написано, что режиссёром должен быть Артём Николаевич. То есть мы все можем отказаться от участия в картине.
— Мальчик, тебя, видимо, сильно по головке стукнули, вот она и повредилась, — засмеялся ему в лицо Тихонов. Потом склонился чуть ближе и зашипел, брызгая слюной: — Тебя, гадёныш, вместе с твоим контрактом…
Лёшка спокойно вытащил платок — тот оказался на месте, что случалось не так часто, — вытер лицо и снова посмотрел в глаза человека, по вине которого он получил свою рану. Тот неожиданно захихикал.
— Тебя, гадёныш, я просто убью! — радостно сообщил Тихонов. — Сашок, старик, сможешь переписать сценарий так, чтобы этого убогого там дальше не было? Убей его как-нибудь красиво, чтобы в этой сцене каскадёр смог сыграть.
Сашок отвел глаза в сторону и промямлил:
— Если нужно, то, само собой, перепишу… Надо только посмотреть, разрешается ли это правами на экранизацию…
— Засунь все эти права знаешь куда! — рявкнул Тихонов и повернулся снова к Лёшке. — А ты уж точно свой контракт засунь именно туда. Будучи человеком добрым, дам тебе совет: не лезь в суд со своими бумажками и претензиями. Ты и так ни гроша не получишь, не разоряйся на судебные издержки.
Лёшка никогда не бил человека по лицу, у него за всю жизнь и мысли такой не возникало, но тут нестерпимо захотелось. Но он упустил момент, потому что Тихонов с видом победителя хлопнул его по плечу и сказал:
— Оказывается, у вас в Сибири ещё остались полные инвалиды ума. Ни одному москвичу такое в голову не пришло бы. Хотя, может, и в Сибири не все из ума выжили? Иди сюда, как тебя там? Серёга! Серёга, ты, может, тоже чем-то не доволен и желаешь нас покинуть?
— Я? — Гранаткин не спешил с ответом. — Ну мало ли чем я могу быть не доволен? Это ещё не повод уходить из картины.
— Жаль. Мы бы вашей парочке такую красивую и героическую смерть организовали! Правда ведь, Сашок?
Лёшка повернулся, сунул Серёге свой скомканный платок, буркнул зло:
— Сопли утри! — и спокойно пошёл к выходу.
Иваныч попытался в воспитательных целях заговорить о пунктуальности и вежливости, но как-то сразу умолк. Серёга и вовсе не проронил ни слова до самого интерната.
В комнате Лёшка, не раздеваясь, рухнул на кровать. И вдруг вспомнил, что это уже не его комната, не его кровать. Всё это было предоставлено на время съёмок фильма, а съёмки как-то неожиданно закончились. Для него закончились. Он встал и принялся собирать чемодан.
— Кузнецов, у тебя что? Правда крыша едет? Ты чего за чемодан хватаешься?
Лёшка не ответил.
— Лёш! Ну не гони волну. Ты это из-за Зимина? Так на Артёме свет клином не сошёлся! Ещё не факт, что Зимина уволят, — продолжал бубнить Серёга. — Может, всё образуется? Но тебя уже не простят, если ты прямо сейчас не передумаешь.
Лёшка задумался, можно ли ему прихватить, а попросту говоря, спереть свою шпагу? Ту, с которой он тренировался здесь, в интернате. Она, может, и не собственность студии. Или про неё все забыли, а у него хоть что-то останется на память.
— Лёш, прекрати, — жалобно скулил Серёга. — Чёрт с тобой! Если считаешь, что я не прав… Я завтра сам напишу заявление или как там…
— Я не из-за Артёма Николаевича, — сказал Лёшка. — И не зови его Зиминым.
— Что? Тогда почему?
— Потому что всё стало неправильно.
— Несправедливо в смысле? Так где ж ты её видел? Где ты справедливость видел, я спрашиваю? Давай кончай дурить.
— Серёга, перестань бубнить. Мне завтра сранья в Домодедово, хочу поспать. Жаль, что сегодня уже поздно.
— Так с утра же рейсов к нам нет.
— Через Новосиб полечу. Дай поспать.
Лёшка снова плюхнулся на кровать. Встал, снял ботинки и надел тапочки. И опять лёг, отчего-то в тапочках.
Серёга время от времени начинал свой бубнёж, а он лежал неподвижно с закрытыми глазами. Рядом лежала шпага. Он так и не решил, как с ней поступить.
Интерлюдия 7
Западня
Маяк был прекрасно виден. Бетонный серый куб в два этажа, с крохотными круглыми окнами на втором. Последним препятствием на пути к цели стала мерзкая расщелина семи-восьми метров шириной и почти такой же глубины. С отвесными мокрыми стенами и ручьём, гремящим по дну.