* * *
Чистейший первозданный свет
Зажегся в море, как пожар.
Жизнь - бремя бесполезных лет,
Земля - подумать только! - шар.
На пляже некая семья неторопливо
Возилась с барбекю. Они с негромким смехом
Готовили еду и открывали пиво.
Чтобы попасть на пляж, я ланды все проехал.
Легла на водоросли мгла,
Урчало море, точно зверь;
В душе такая сушь теперь,
Ослабло притяженье зла.
А те, на берегу, и впрямь знакомы вроде
И что-то говорят, друг к другу обратясь.
И я принадлежать хотел бы к их породе…
Помехи, сбой волны, и резко рвется связь.
* * *
Мягкое подпрыгиванье гор,
Трактора урчанье в дымке зыбкой.
На руинах развели костер;
Жизнь, похоже, все-таки ошибка.
Выживать мне стало всё трудней
В гуще этих странных организмов:
Ходят в сандалетах, ржут,- ей-ей,
Скопище нехитрых механизмов.
Как запрограммирован уклад -
Навсегда - в провинциальных семьях!
Круг судьбы до скудости ужат,
Счастье в малых дозах, жизнь по схеме.
А на кухне блеск и чистота.
Что за страсть к вылизыванью кухонь!
Пуст и скуп словообмен: нет, да.
Мнения соседки ловит ухо.
* * *
Девять вечера, тьма наплывает в окно,
Я не в силах кричать, обрывается голос.
Начинается отпуск, за окнами морось,
Я пытаюсь представить, что мне все равно.
Раз в двадцатый опять подхожу к телефону,
Не найду, что сказать, но услышать готов,
Что мне скажут, и вместо сочувственных слов
Раз в двадцатый я слышу гудок монотонный.
Я сегодня купил себе хлеба и сыра,
Всё в нарезке - случайно не выколешь глаз,
И голодную плоть усмиряю тотчас.
Воскресенье, свобода, прохладно и сыро.
Если кто-нибудь есть на Земле или выше,
Тот, кто любит меня,- пусть пришлет мне ответ.
А иначе - конец, я уже его вижу,
Бритва в воздухе чертит светящийся след.
Ощущение холода
Утро было светлым, чистым, как кристалл.
Ты терять свою свободу не хотела.
Ждал тебя, на птиц смотрел и знал:
Предстоит страданье, что бы я ни сделал.
* * *
Фальшивой радости прибой,
Под вечерок, хотя б на час.
Ты не со мной, я не с тобой,
Забылся сговор наших глаз.
Смерть, разделение - удел
Уже ступивших за порог.
Неспешное разъятье тел
В прекрасный летний вечерок.
* * *
Как перевод небытия,
Вокруг меня предметы быта.
Никчемным, им под стать и я -
Ты не идешь, и жизнь разбита.
С самим собой, как с тенью тень,
Как с девкой уличной в кровати,
Я коротаю ночь и день
И так люблю тебя некстати.
Субботним днем бреду пешком
В толпе, снующей деловито,
И все шепчу себе о том,
Что жизнь разбита, жизнь разбита.
* * *
Почему никогда нам не быть,
Не быть
Такими, чтоб нас любить?
* * *
Нить забвения тянется, ткется и ткется
Без конца, без начала. Хоть плачь, хоть моли.
Жизнь, как белый корабль, закрывающий солнце,
Уплывает, скользя в недоступной дали.
Внешний мир
Я смерть внутри себя сквозь эту жизнь пронес,
Мне радость подменил невидимый некроз.
Частица холода всегда, везде со мной -
Живу отшельником в толкучке городской.
Порой спущусь купить то пива, то газету
И в супермаркете брожу со старичьем,
Их взгляд невидящий не скажет ни о чем,
Да и с кассиршами калякать - мочи нету!
Пусть так, пускай меня считают нездоровым,
Мне выпал редкий дар веселье разрушать,
Зато могу в тоске, в унынье поддержать
И просто в мрачный день - таким же мрачным словом.
Мне заменяет одинокая мечта
Проигранную жизнь, не ставшую судьбою.
Врачи накаркали все то, чего я стою,
И то, что стою я, не стоит ни черта!
Часы, за мигом миг, пусты, как дырки в сыре,
Покуда времена идут во внешнем мире.
* * *
Бесприютная ночь, я бегу от тоски,
Не питая надежды дожить до утра.
Плотным саваном душит и вяжет жара,
И в пустынном подъезде звенят каблуки.
На диванчик привычный в квартире ложусь,
На подушках лежу, только сон не идет.
Грязноватое солнце лениво встает,
Поднимаюсь как робот и снова тружусь.
Утомительный день, яркий солнечный свет,
Кофе чашка за чашкой, до боли в висках,
Телу мерзко в рубашке, штанах и носках,
Застревают в мозгах заголовки газет;
Вот и Дом Инвалидов. У входа в метро
Телеса секретарш, инженеров смешки,
Словно лай кобелей. Под глазами - мешки.
Мы несемся по кругу, где в центре - ничто.
* * *
Желание больше ничего не делать и, главное, не чувствовать ничего,
Внезапная потребность умолкнуть, отстраниться ото всего,
И, созерцая мирный, красивый Люксембургский сад,
Быть старым сенатором, одряхлевшим под грузом наград.
И больше ничто - ни дети, ни их кораблики, ни музыка главное,-
Не нарушит мою отрешенность, почти атараксию, такую славную,
Ни любовь - это главное,- ни страх, ни сердца сжатие…
Ах, больше никогда не вспоминать объятия!
Возможный конец пути
Что душу теребить? Я все же твердо знаю,
Что жил и видел жизнь людей и диких трав.
Я не участвовал, но все же твердо знаю -
Особенно сейчас, на склоне дня,- что прав.
Вокруг со всех сторон такой знакомый сад -
Теперь я искушен в своем надежном знанье
И этих ближних троп, и дальних эстакад,
И скуки отпусков, и скуки мирозданья.
Да, здесь-то я и жил, жил на излете века,
Неплохо жил, при всех уходах и растравах
(Ожоги бытия - от солнца и от ветра);
Теперь покоиться хочу вот в этих травах.
Подобно им, я стар. Я юн, подобно им,
И полон шороха весеннего природы,
И прожил, как они, смят, но невозмутим,
Цивилизации оставшиеся годы.