* * *
С нелегким сердцем мрут богатые старухи. «Ах, мамочка!..» Снуют невестки, точно мухи, Батистовым платком с ресниц слезу смахнув, Оценивают стол, и шкаф, и модный пуф. По мне, милее смерть в обычном «ашелеме», [2] Где верят старики, что так любимы всеми, Что будут близкие по ним рыдать взахлеб И что приедет сын и купит крепкий гроб. На тихом кладбище окончат жизнь богачки, Там, где гуляют старички и их собачки, Меж кипарисами и кустиками, там, Где воздух чист и нет раздолья комарам. Ждет крематорий стариков из «ашелема», А в колумбарии и тихо все, и немо: По воскресеньям здесь, как в будни, тишь да гладь, И спит охранник-негр, всем старикам под стать.* * *
Я легкость потерял. Я кожей чую мглу, От вспышек и зарниц ночами сводит скулы. И город всаживает в вену мне иглу Вплывающего в дом бессмысленного гула. Отсюда завтра я спущусь, помятый, на Безжизненный бульвар, где снова повторятся И эти женщины, и эта их весна Среди оскомину набивших декораций. В наполненных кафе опять пойдут молоть Салат и чепуху - соль этой жизни скудной. Сегодня выходной. Хвала тебе, Господь! Я коротаю ночь с пластмассового куклой. Кровавый звездный дождь горит огнем, летя, И взгляды мертвецов скользят ему навстречу. Мать Богородица, храни мое дитя! Ночь, как порочный зверь, мне бросилась на плечи.* * *
На углу, у «Фнака»[3], бурлила толпа. То и дело Кого-то пихали, ругались и сатанели. Нерасторопного голубя пес терзал без затей. За углом, на панели, Старая нищенка у стены молчаливо сидела, Съежившись под плевками орущих детей. Я шел по улице Ренн. Вывески и рекламы Манили туда, где таких, как я, поджидают дамы: - Привет, меня зовут Амандина.- Однако мой член совершенно не трогала эта картина. Толпились какие-то отморозки, листая страницы Порножурналов, и с угрозой следили, как мимо идут порядочные девицы. Функционеры обедали. И с каким аппетитом, взгляни-ка! Но тебя там не было. Я люблю тебя, Вероника!* * *
I Я катил на «пежо», на своем сто четвертом (Двести пятый, конечно, машина покруче). Капал дождь. Я не стану бороться, всё к черту! А в кармане три франка и мелочи куча. Я не знал, как мне быть: скоро съезд на Кольмар, [4] Но разумно ли будет съезжать с автострады? Пишешь ты: «Надоело. Ты псих и фигляр. Всё, конец! Я по горло сыта этим адом». В отношеньях, короче, возник холодок - Да, проходит любовь, это старая тема. Но я духом не пал и, проверив гудок, Затянул потихоньку мотив из «Богемы». II Немцы - свиньи, но асы по части дорог, Так мой дед говорил, человек очень тонкий. Я был близок к истерике, гнал на восток И приветствовал гладкость германской бетонки. Это было как бегство, я больше не мог, Нервы сдали совсем от бессмысленной гонки. Бак пустел, но до Франкфурта хватит и трети, Там друзей заведу, и, сосиски жуя, Будем с ними шутить и смеяться над смертью, Обсуждать судьбы мира и смысл бытия. Обогнав два фургона, везущие мясо, Я запел, водворясь на своей полосе. Ничему не конец! Замаячил над трассой Образ радостей жизни в их зыбкой красе. Природа Я не завидую восторженным кретинам, В экстазе млеющим над норками зверей. Природа сумрачна, скучна и нелюдима, Ни символ, ни намек не зашифрован в ней. Приятно за рулем, катя на «мерседесе», Пейзажи созерцать и смену панорам, И скорости менять, и ощущать в процессе, Что реки, горы - всё, весь мир подвластен вам. Скользит под солнцем лес, он тянется в ущелье, В нем древних знаний свод как будто заключен, В нем чары тайные как будто уцелели, Проходит час-другой - и разум усыплен. И вы выходите. Прощай покой. Еще бы! Вы спотыкаетесь, кругом полно корней, Какой-то дряни, мух и гнусная чащоба, Абсурдный, чуждый мир колючек, змей, камней. Вам хочется туда, где выхлопные газы, Заправки, паркинги и барной стойки блеск. Но поздно. Холодно. Стемнело как-то сразу. Вас в свой жестокий сон затягивает лес. В отпуске Время замерло. Жизнь обернулась пробелом. Плитки всюду размечены солнцем, как мелом. Все уснуло, и в послеполуденной дреме Только блики играют при каждом изломе. Воздух давит на плечи, как влажная бездна, Насекомые бьются о стекла дремоты. То ли с жизнью свести окончательно счеты, То ли в секту податься… Да все бесполезно! Как всегда, здесь темнеет примерно с пяти; Доживу до рассвета, без смысла и цели. Сотни ротиков тьмы задрожат еле-еле; День придет, но надежде уже не прийти.