— Они нарушают закон, — сказала я. — Они не имеют права раскрывать мою информацию. Но для протокола, я стараюсь держаться на уровне девяносто пяти долларов. Не восемьдесят пять.
— Как я и думал. — Он пожал плечами и бросил мои любимые романы в кучу. — У вас есть сорок восемь часов, чтобы вытащить все свое барахло, и тогда я не буду подавать иск за аренду против вас.
— Мистер Эверетт, пожалуйста, дайте нам последний шанс заплатить то, что мы должны. У нас было несколько непредвиденных расходов с нашим кафе три месяца назад, так что...
— Сорок восемь часов, — прервал он меня. — Точка.
Он вытащил конверт из кармана и протянул его мне.
— Твой парень оставил это для тебя час назад. У меня был соблазн открыть его, но, так как он не был похож на пачку денег, я оставил его в покое.
— Спасибо.
— Не благодари, — он улыбнулся и указал на стопку сплюснутых коробок в углу. — Займись упаковкой, юная леди. Сейчас вернусь с клейкой лентой.
Я подождала, пока он уйдет, и села за барную стойку. Я рассчитывала, что последний день моего арендуемого помещения в кафе закончился, и не была готова к внезапному выселению из квартиры.
Вытащив телефон, я пролистала контакты до имени Келли и нажала кнопку вызова.
Пожалуйста, ответь. Пожалуйста, ответь. Пожалуйста, ответь.
— Привет, Хейли! — ее голос был, как обычно, веселым. — Тебе удалось сделать несколько снимков кафе напоследок?
— Да. А тебе удалось поговорить с кредитной компанией?
— Ага.
— Да? И, что они сказали?
— Ничего хорошего, — вздохнула она. — Они сказали, что скорее одолжат деньги бездомному, чем дадут нам еще один шанс.
— Ну, судя по тому, что мы станем бездомными через сорок восемь часов, ты можешь спросить их, означает ли это, что мы сейчас получим помощь?
— Что!?
Я сдержала свои эмоции и повторила последние пять минут разговора, которые у меня были с мистером Эвереттом, тогда как она была близка к тому, чтобы задохнуться от возмущения.
— Думаю, пришло время позвонить твоему брату, Хейлс, — сказала она после нескольких минут молчания. — Ты всегда говорила, что поедешь с ним в Сан-Франциско, чтобы начать все сначала, если этот бизнес не сработает.
Я так говорила?
— У нас есть сорок восемь часов, чтобы придумать план, Келли. Если я позвоню Джонатану, это значит, что я полностью сдаюсь в Сиэтле. Ты еще не позвонила своему старшему брату, не так ли?
Тишина.
— Спасибо за предупреждение, — сказала я. — Знаешь, настоящий друг предупредил бы меня.
— Вот почему мы называем друг друга не-друзья, — она засмеялась. — Я буду дома через час или два, и мы упакуем все вместе. Затем придумаем план на оставшиеся года третьего десятка. Мы еще молоды, Хейлс. Жизнь не закончилась из-за одной неудачи.
— Я ненавижу, что ты иногда так оптимистична. — Я не могла не улыбнуться. — Это убьет тебя, если ты позволишь мне устроить вечеринку жалости минут на пять?
— Это действительно так, — она снова засмеялась. — Скоро буду дома.
Я закончила вызов и нашла в контактах текущее имя моего брата: мистер Чрезмерно опекающий. Мой палец завис над кнопкой вызова, но я не смогла заставить себя признаться ему прямо сейчас. Если бы я сказала ему, где на самом деле нахожусь и чем занималась в течение последних двух лет, он бы за несколько часов прилетел сюда на своем частном самолете просто для того, чтобы вытрясти все дерьмо из меня.
И это до того, как он разозлится и начнет говорить отрывисто...
Для всех остальных мой брат был Джонатаном Стэтхемом, обязанным всем самому себе миллиардером и генеральным директором «Стэтхем Индастриз» и одним из любимых американских «из грязи в князи» историй. Его лицо часто украшало журналы для предпринимателей и о высоких технологиях, а его предыстория (версия, которую он придумал на всякий случай) служила вдохновляющим кормом для мечтателей во всем мире. Публике пришлась по душе мысль про мальчика, выросшего в бедности в Огайо, пробившегося через Гарвард, и, конечно же, в конечном итоге бросившего учебу, чтобы основать то, что стало лучшей технической компанией страны. Особенно они любили часть о том, как он щедр в отношении местных благотворительных организаций, финансирующих глобальные инициативы ради великих целей, и заботится о младшей сестре, которая «захотела жить собственной жизнью, в частном порядке под другой фамилией».
Несмотря на свою огромную популярность, он был для меня просто братом. Властным, чрезмерно опекающим, но любящим старшим братом. Опять же несмотря на то, что наша разница в возрасте составляла всего пять лет, это часто ощущалось как двадцать, так как он вел себя больше как мой опекун.