Он тихо, исключительно бесшумно, открыл дверь в кухню и вошел внутрь. Он видел темный силуэт на фоне матовых стекол, вставленных в панели задней двери. Шторы на окнах были задернуты, так же как и на всех остальных окнах в доме, поэтому никто не мог увидеть его снаружи. Он стоял около кухонного стола, затаив дыхание, как вдруг силуэт на фоне двери пропал и затем появился у окна. Фигура человека обозначилась на фоне задернутых штор более четко, когда тот подошел вплотную к окну, пытаясь заглянуть внутрь дома через крохотную щель между ними.
Он вздрогнул от испуга, вдруг сообразив, что оставил свое ружье наверху, на кровати. А было бы так легко, так приятно выстрелить через окно, увидеть, как тень за окном на мгновение превратится в живую плоть, прежде чем она исчезнет из поля зрения под подоконником, разорванная выстрелом... Но его испуг тут же прошел, и он с облегчением широко улыбнулся, когда увидел на кухонном столе рядом с зачерствевшей буханкой хлеба большой нож. Он схватил его и двинулся вдоль стены к окну, в то время как рука человека на улице протянулась вперед и просунула какой-то тонкий предмет в щель между верхней и нижней створками окна. Он услышал громкий щелчок отскочившей назад защелки.
Сдвигаемая вверх створка заскрипела, как бы протестуя против совершаемого над ней насилия, и ее движение тотчас же прекратилось. Затем подъем возобновился, но теперь более медленно, осторожно. Шторы раздвинулись, и между ними показался ботинок. Он заметил на подошве комочки засохшей грязи, словно его владелец проводил время, бродя по мокрым полям. Он подумал, что это было несколько странно – обратить внимание на такую незначительную подробность в тот момент, когда он собирался лишить жизни этого человека.
За ботинком последовала вся нога. Его дыхание стало тяжелым, настолько тяжелым, что человек за окном мог его услышать. Руку, державшую нож, вдруг пронзила боль, и она онемела, так что нож чуть не выпал из нее на пол. Это была часть его болезни; блуждающий паралич, который то проходил, то уходил, а иногда оставался подолгу. Паралич, из-за которого он уже потерял контроль над мускулами зек. Он протянул другую руку и перехватил нож, держа его вверх острием. Онемевшую руку тут же отпустило, боль прошла, и кровь снова стала равномерно циркулировать по сосудам.
В окне появились голова на плечи. Человек остановился и смотрел прямо вперед, изучая взглядом открытую кухонную дверь. Похоже, что незванный гость вдруг почувствовал его присутствие, но было уже слишком поздно. В тот момент, когда голова пришельца была готова повернуться в его сторону, он опустил затекшую левую руку вниз, схватил человека за волосы, резко рванул их вверх и в то же время быстро полоснул ножом по открытому горлу, глубоко всаживая в него острое лезвие.
Кровь хлынула на пол, человек повалился вперед, его тело мешком осело вниз и повисло на подоконнике. Он схватил его за пальто и перетащил его через подоконник внутрь кухни.
Он подавил смешок, когда подумал о трупе, сидящем внизу на стуле около кухонного стола, при взгляде на который любой скажет, что человек сел перекусить, насытился и невольно задремал.
– И это лучшее, что вы смогли сделать? – спросил он насмешливо пустоту вокруг себя. – Это и есть ваш посланец? Ну вот, теперь он присоединился к вам, ведь так? Он громко рассмеялся, зная, что они еще не отступились от него, но в то же время почти наслаждаясь этой игрой.
Однако его бодрое настроение сохранялось недолго. По мере того, как ночь становилась все более безмолвной и саму тишину, казалось, можно было слушать, а холод снова начал его пощипывать, страх прорывался в его больной мозг, прогрызая в защитном барьере безумия малюсенькие дырочки, которые расширялись, соединялись друг с другом, и в конце концов стали одной большой прорехой. На его тело снова напал блуждающий паралич, который был составной частью его болезни, и оно опять одеревенело, потеряло способность двигаться. И только глаза сохранили способность видеть, они метались из стороны в сторону, веки удерживались в поднятом положении кусочками лейкопластыря, а расширенные зрачки выдавали затаенное отчаяние. Он знал, что это пройдет, но до тех пор он останется абсолютно беспомощным.
Так он и сидел, скорчившись, в наполнившейся темнотой комнате и ждал, что же они предпримут на этот раз.
Глава 16
Преподобный Биддлстоун беспокойно повернулся во сне и задел ногой стоявшую рядом с диваном чашку с блюдцем. Когда они зазвенели, ударившись друг о друга, он внезапно проснулся, не сразу сообразив, где он находится. Приняв сидячее положение, он уставился па языки пламени перед ним, которые, казалось, были продолжением его сна. Он с облегчением вздохнул, увидев в свете горящего в камине огня знакомые предметы обстановки своей собственной гостиной. Он, видимо, задремал после ухода миссис Макбрайд, его экономки. Добрая женщина хлопотала вокруг него, словно курица-наседка: разожгла камин, принесла ему чай и две вкуснейшие пшеничные лепешки домашней выпечки, взбила подушки и заботливо обложила ими его. И он, обессиленный, наверное, задремал, когда она ушла, чему способствовало и обволакивающее его тепло от разгоревшегося камина.
Должно быть, он спал недолго, потому что огонь в камине все еще горел в полную силу. Но, удивительное дело, он больше не давал тепла, и в комнате стоял неприятный холод. Был заметен даже пар от его дыхания. И сон был такой ужасный. Это снова была ночь катастрофы, и он видел себя, идущим среди ее жертв, воздавая им последние почести. Но на этот раз поле было охвачено огнем, и он шел среди пламени к изувеченным и раненым, благословляя и утешая их. И все жертвы были еще живы, они жестоко страдали и молили о милосердии и прощении.
Он содрогнулся при этом воспоминании. Бедные, несчастные души! В одном он был уверен: многие из них еще не обрели покоя. "Видение", явившееся ему в церкви, совершенно определенно символизировало страдающую душу. Его ужасный облик существовал только в его сознании, а зло, которое оно источало, было его собственным страхом. Об этом ему рассказал сон, ибо пламя означало их муки, и эти муки все еще не закончились для них. Они умоляли о вызволении их из этого чистилища, и он своей молитвой поможет им обрести желанную свободу.
Викарий не мог объяснить, что заставило его в этот момент взглянуть в окно, но вид маленького белого личика за стеклом не вызвал у него сильного испуга. Он словно бы ожидал увидеть нечто подобное.
Он поднялся с дивана, при этом чашка с блюдцем, которые он уже один раз задел ногой, снова зазвенели, заставив его опустить взгляд вниз. Когда он снова поднял глаза, личико за стеклом исчезло. Он быстро подошел к окну, нагнулся и прижался лицом к темному стеклу, заслонив рукой глаза от отраженного света камина. Но от его дыхания стекло сразу же запотело, и через пего ничего не стало видно. Он быстро вытер стекло ладонью и задержал дыхание.
Там, за окном, в темноте, в дальнем конце сада стояла крошечная фигурка. Она выглядела, как ребенок, и было видно, что она держит в руках что-то белое. Он постучал по стеклу и пальцем поманил ребенка к себе. Но тот продолжал стоять на месте совершенно неподвижно.
Викарий выпрямился и, быстро выйдя из комнаты, направился к задней двери. К тому времени, когда от отпер замок и открыл дверь, ребенок куда-то исчез. Он постоял несколько секунд, обшаривая взглядом темноту сада, не обращая внимания на ночной холод. Затем ступил на садовую дорожку и пошел по ней, стараясь не сбиться с пути и не наступить ненароком на замерзшую цветочную клумбу. В конце сада он остановился перед оградой и посмотрел поверх нее. В начинающемся сразу за оградой поле виднелись только обломки самолета, освещенные двумя небольшими лампочками, словно сдвоенным маяком, светящимся в ночи. Обескураженный, он повернулся, и его сердце учащенно забилось, когда он увидел около боковой стены дома удаляющуюся от него бледную, призрачную фигуру. Он поспешил за ней, но фигура исчезла в проходе, ведущем к церкви. Нырнув вслед за ней в проход, он снова на мгновение остановился, отыскивая взглядом ребенка.