Он посмотрел вниз и увидел, что комната удаляется от него, увидел, как Пендлтон приставляет ружье к своему горлу, как его палец нажимает на спусковой крючок. Скорбь охватила его новое существо, но она прошла, не покинула его окончательно, а стала частью его странного душевного подъема. Он увидел свое физическое тело, лежащее на полу, обгоревшее до черноты и обуглившееся, почти потерявшее человеческую форму, и начал понимать суть происходящего.
Он не уцелел при катастрофе. Он погиб вместе со всеми.
Потусторонние силы сохранили его, оставили его в этом мире, чтобы он отомстил за их смерть, чтобы страждущие души смогли обрести свободу. И они обретут ее теперь, ибо человек, повинный в их смерти, теперь сам стал мертвецом. И он, Келлер, не был причиной его смерти. Он почувствовал одновременно облегчение и радость, каждое из этих чувств переживалось им по – новому, с благоговением, и это переживание совершенно отличалось от земного восприятия всех проявлений жизни, которое, как он теперь понимал, было скованным и подавленным.
Его окружили души погибших в катастрофе, они поднимались вверх вместе с ним, соединялись с ним. Но зло покинуло их, тот, кого звали Госуэлл, исчез. Он потянулся вниз, к душе Пендлтона, в то время как другие невидимые руки тянулись сверху к Келлеру, приветствуя его и помогая. И прежде, чем комната, дом, поле внизу исчезли из его взора, он мельком увидел Хоббса. Хоббса, который стоял, прислонившись к автомобилю, и смотрел вверх, который знал, что сейчас происходит, который с самого начала догадывался о нереальности существования Келлера в этом мире и который получил теперь полное подтверждение своих догадок. С самого начала эти догадки вызывала странная, едва заметная аура вокруг Келлера, и теперь Хоббс понимал суть и смысл случившегося, правда, еще не до конца. Эта женщина, умиравшая на Хай Стрит. Ее лицо исказил страх, когда она посмотрела на него. Она тоже поняла в момент своей собственной смерти. Он чувствовал добрую волю, исходившую от медиума, и он улыбнулся своему новому бытию, своему новому рождению.
Он чувствовал их присутствие. Он чувствовал, что Кэти здесь, рядом с ним. Это не была их прежняя физическая близость, а что-то совсем другое, ибо каждый из них был теперь как одно целое с другим. И эта любовь была намного возвышеннее. Они тянулись к нему, утешали его в печали, увлекали его дальше вместе с собой. Первые проблески понимания озарили его; это были только проблески, но в них содержалось неизмеримо больше мудрости, чем во всех его земных знаниях. Это было самопознание, сущность всего сущего. Теперь он знал, почему существует жестокость. Почему безумие творит самое себя. Почему существует на свете зло. Откуда берется кровожадная гордость. Отчего возникают войны.
Его охватила печаль, но в ней не было горечи. Была радость, радость, которая была теперь ему понятна, ощущение счастья, которое охватило его и еще теснее соединило с другими. Предстояло еще так много узнать, осмыслить. То знание, которое он уже приобрел, говорило ему, что это только начало, первый неуверенный шаг. Впереди гораздо больше таких шагов, и каждый из них будет более значителен, чем предыдущий.
Но если это было только началом, то насколько устрашающим, наполненным опасностями будет весь путь? Тревога оказалась лишь мимолетной, и она быстро стала еще одной составляющей его существа, еще одной частью их всех. Он чувствовал, как их тепло, их поддержка проникали в него, окутывали его, сливались с ним. Охваченный этими новыми ощущениями, он испустил крик восторга и радостного возбуждения. И устремился вперед.
Эпилог
Старик сидел на мосту на жесткой скамейке и тщательно укутывал шею шарфом. Ночь, или, скорее, раннее утро, было мглистым, по небу стлались клубы дыма, того серого дыма, который еще долго держится над потушенным пожарищем. Теперь все закончилось, хотя люди все еще собирались небольшими кучками, медленно брели через мост обратно к своим домам в Виндзоре, вдоволь налюбовавшись зрелищем горящих зданий. Сейчас вокруг было немного народу, поскольку развлечение сошло на нет несколько часов тому назад.
Старик вслушивался в их усталые голоса, выражавшие удивление и недоумение по поводу случившегося. Во-первых, пожар на Хай Стрит, который начался с фотоателье и, разгоревшись, охватил три соседних магазина, причем два из них сгорели дотла, а третий был сильно поврежден. Тела погибших еще не извлекали; этим займутся завтра с утра, когда будет более безопасно вести их поиски. Затем пожар в Колледже, начавшийся в старинной церкви, а потом пламя распространилось по всему двору, и многие строения, стоявшие здесь веками, были уничтожены огнем. Директор Колледжа исчез, и до сих пор проверяют, все ли воспитанники целы. По крайней мере один из них был обнаружен около горевших зданий, но, как говорят, он все еще находится в школе и не способен сказать ни слова. Даже городского викария хватил удар и он впал в коматозное состояние. Все, что случилось в Итоне той ночью, несомненно будет пищей для размышлений и пересудов на долгие годы. Голоса прохожих постепенно затихли в ночи, старик остался на мосту один.
Он неуклюже повернулся на скамейке, втянув шею, чтобы посмотреть назад на поле, где упал самолет. Казалось, годы прошла с тех пор. Он хмыкнул про себя. Мерцающее облако исчезло. Он видел его несколько часов тому назад, как раз, когда сумерки опускались на город. Весь день он чего-то ждал, что-то должно было случиться, он чувствовал, что гнетущая атмосфера, нависшая над Итоном с момента катастрофы, достигла своего апогея, что все это могло в любой момент закончиться неким взрывом. И он оказался прав, взрыв действительно разразился над городом. Выглянув из-за штор, боясь выйти из дома, он увидел над полем легкое, почти прозрачное облачко. А теперь оно исчезло, поднялось вверх, и вместе с ним исчезло это ощущение страха и угнетенности.
Оно исчезло сразу в тот момент, когда пожар достиг своей максимальной силы. Старик ощутил эту перемену, почувствовал какой-то душевный подъем, словно чья-то недобрая рука, сжимавшая его сердце, вдруг разжалась. И с этого момента пожар заметно пошел на убыль.
Он повернулся в прежнее положение и перевел взгляд вниз, на черную гладь реки. Он ждал, сидя впотьмах в своей комнате, ждал, когда спадет шум и уляжется волнение. Потом, после стольких часов, проведенных взаперти, он укутался и вышел из дома, с удивлением почувствовав в своей походке давно забытую легкость. Казалось, пожар обернулся для города очистительным огнем.
Теперь все прошло, он был в этом уверен. У него всегда было обостренное восприятие таких явлений. Посмотрел же он на самолет как раз перед его падением! Ведь он почувствовал, что там было что-то неладно. Да, теперь все позади. Город может восстанавливать разрушенное и попытаться забыть о случившемся. Конечно, Колледжу уже не вернуть его былого величия – ведь невозможно отреставрировать историю – но это будет своеобразной вехой, концом одной эры и началом другой.
Как давно он сидел тут в последний раз. Хорошо, что можно снова вернуться сюда. Он взглянул на небо. Такое необъятное. Такое бездонное.
Дрожь пробежала по телу старика, он ощутил леденящее дуновение холодного ветра. Ему показалось, что услышал чей-то шепот, похожий на тихое ворчание, потом звук, напоминающий сдавленный смех. Но, наверное, это просто его ослабевший к старости слух сыграл с ним шутку. Это был всего лишь холодный ночной ветер, поднимающийся перед утренней зарей. Его старые кости были теперь слишком чувствительны к резкому похолоданию. Впрочем, порыв ветра прошел, унесся дальше, обдавать холодом еще чьи-нибудь старые кости.
Он улыбнулся про себя и не спеша поплелся через мост назад к своему дому, в свою теплую постель.